"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

Советском Союзе, медицина ее как раз испытывает, лекарство как будто дает
эффект. И вот они решили, что Соня-сан именно тот человек, который им
окажет содействие... Заболотный, который обо всем этом оживленно
рассказывал мне в самолете, не без гордости отметил, что действительно
Соня тогда превзошла себя! Даже и для него было неожиданностью, какие
запасы упорства жена таила в себе, какую силу воли, настойчивости вдруг
проявила кроткая его Соня, когда во время отпуска взялась доставать
труднодоступное лекарство. Одной ей известно, сколько порогов она
пообивала, со сколькими влиятельными лицами были у нее эмоциональные,
иногда и слезами орошенные встречи, до тех пор пока вакцину все-таки
выбила, хоть и весь отпуск ухнула на это. А как привезли вакцину, да
оказалось, что лекарство и вправду помогло там кому-то из детой, то
понятно, кем стала Заболотная для тех японских женщин, при каждом случае
теперь выказывали они ей свою материнскую благодарность... Даже
телевидение об этом случае рассказало, и жена дипломата, нисколько того не
ожидая, стала вдруг популярной, так что ее уже на улицах узнавали: вот это
она пошла, Соня-сан! Заболотная смущалась: ну что особенного? Пусть там
помогла чьему-то горю, поблагодарили, так чего же еще? Тем более что
упомянутая вакцина вскоре и здесь перестала быть проблемой... Соня поэтому
совершенно искренне считала, что все это преувеличено, а мне думалось:
какое же преувеличение, если японские женщины в как будто рядовом
поступке, а увидели нечто не рядовое, почувствовали, может, что дело даже
не так в той вакцине, как в запасах доброты, которые, порою малозаметно,
безэффектно таятся в залежах чьей-нибудь души... Они, японки, были
уверены, что и наш Заболотный в этом смысле вполне достоин Сони-сан,
считалось, кстати, что он кровная родня тому знаменитому микробиологу
Заболотному, который в свое время в Индии спасал людей от чумы и холеры и
в интересах науки на себе испытал действие возбудителей этих болезней,
сделал себе в Бомбее прививку чумы, о чем тогда много писали мировая и, в
частности, японская пресса.
- К сожалению, в отличие от своего великого земляка,-отвечал
простодушным японочкам Заболотныи,- я ничем подобным сослужить службу
науке не мог, на особенные заслуги перед человечеством не претендую, хотя
в противочумных акциях определенное участие принимать и правда пришлось,
что могла бы засвидетельствовать покойная Люфтваффе...
Но вот уже и время прощаться, женский щебет усиливается, наша группа
следует за дежурной, к выходу на посадку. "Аригато, аригато. Соня-сан!" -
звучит со всех сторон из гурьбы японок, и я вижу, как у нее самой, у пашей
Соны-сан, слезы волнения все дрожат на ресницах, влажным светом сияют в ее
ежевично-синих, хоть она и ступает, низко наклоняясь, чтобы не выказывать
перед присутствующими свою взволнованность и смущение.
Затем наступает момент, когда остались только улетающие, провожающих
нет, ждет нас теперь огромное поле, где всюду ракетным блеском сверкают
фюзеляжи, торчат хвосты, огромные крылья едва не задевают друг друга...
Затаились перед рывком целые табуны турбореактивных, тяжелые громады
застывших скоростей. Белый металл мощных акулообразных туловищ, стекло
иллюминаторов, могучие шасси на глыбах бетона, чащобы громадных крыльев -
даже тесно такому скоплению гигантов на клочке аэродромного грунта,
искусственно намытого, с большими усилиями отвоеванного у вод Токийского
залива,- правда, вод полумертвых, вконец загрязненных промышленными