"Иван Александрович Гончаров. Публицистика (ППС том 1)" - читать интересную книгу автора

например... этак... с жареной индейкой под мышкой и с бутылкой малаги в
кармане; сяду под дерево в теплый день, поем и лягу на травку; ну - а потом
и домой. А эти люди убивают себя прогулками. Вообрази, до чего дошли! если
летом в который день остаются дома, то, по собственному их признанию,
которое я подслушал в один из припадков, их что-то давит, гнетет, не дает им
покою; какая-то неодолимая сила влечет за город, какой-то злой дух вселяется
в них, и вот они... - Тут Тяжеленко начал говорить с жаром: - Вот они
плывут, скачут, бегут и, приплывши, прискакавши, прибежавши туда, ходят чуть
не до смерти - как не падут на месте! то взбираются на крутизны, то лазят по
оврагам. - Здесь каждое из этих понятий он сопровождал живописным жестом. -
Пускаются вброд по ручьям, вязнут в болотах, продираются между колючими
кустарниками, карабкаются на высочайшие деревья; сколько раз


35

тонули, свергались в пропасти, вязли в тине, коченели от холода и
даже - ужас! - терпели голод и жажду!
Все это красноречие выходило из Тяжеленки вместе с потом. О, как он был
прекрасен в эту минуту! благородное негодование изображалось на обширном
челе его, крупные капли пота омывали лоб и щеки, а вдохновенное выражение
лица позволяло принять их за слезы. Предо мной воскресли златые,
классические времена древности; я искал ему приличного сравнения между
знаменитыми мужами и отыскал сходство в особе римского императора Вителлия.
- Браво! брависсимо! хорошо! - кричал я, а он продолжал:
- Да, Филипп Климыч! бедствие, сущее бедствие постигло их! Ходить целый
день! Хорошо, что они еще потеют: это спасает их; но скоро и эта благодатная
роса иссякнет от изнурения, и тогда - что с ними станется? А зараза глубоко
пустила корни; она медленно течет по жилам их и пожирает жизненную эссенцию.
Этот добрый Алексей Петрович! эта любезная Марья Александровна! почтенная
бабушка! дети - бедные молодые люди! Юность, цветущее здоровье, блестящие
надежды - все истает, исчезнет в изнурении, в тяжких, добровольных трудах! -
Он закрыл лицо руками, а я захохотал. - И ты можешь смеяться, жестокосердый
человек?
- Да как же, братец, не смеяться, когда ты, равнодушнейший человек,
беспечный до того, что если бы мир обрушился над твоею головою, ты бы не
раскрыл рта спросить, что за шум, - ты целый час убиваешься и потеешь, а
если б мог, и заплакал бы оттого только, что другие предаются
ненавистнейшему для тебя удовольствию - прогулке!
- Ты все еще не постигаешь, что я не шучу. Разве ты не видал зловещих
признаков? - сказал он с досадой.
- Не знаю... мне показалось... Однако, какие же это признаки? - спросил
я.
- А беспрестанная зевота, задумчивость, тоска, отсутствие сна и
аппетита, бледность и в то же время какие-то чудные пятна по всему лицу, а в
глазах что-то дикое, странное.
- Вот об этом-то я и пришел спросить тебя.
- Ну так пойми же и знай, что лишь только они вспомнят о лесах, полях,
болотах, уединенных местах, то