"Иван Александрович Гончаров. Публицистика (ППС том 1)" - читать интересную книгу автора

Наконец исчез последний кусочек; все было съедено и выпито, и человек,
принесший завтрак обеими руками, вынес остатки двумя пальцами. Я подвинулся
ближе, и Тяжеленко начал:
- Заметил ли ты в эти три года твоего знакомства с Зуровыми что-нибудь
особенное в них?
- До сих пор ничего.
- А поедешь ли летом в деревню?
- Нет, останусь здесь.
- В таком случае, начиная с нынешнего утра, ты будешь каждый день
замечать диковинные штуки.
- Да что же это значит? скоро ли я добьюсь от тебя? и если в них
скрывалось что-нибудь особенное, отчего ты не сказал мне об этом прежде?
- Значит это то, - продолжал Тяжеленко с расстановкою, - что у Зуровых
недуг.
- Что ты говоришь? Какой недуг? - вскричал я с ужасом.
- Странный, братец, очень странный и заразительный. Сядь, слушай и не
торопи меня... Я предвижу, что мне нынче и без того придется до смерти
устать. Шутка ли, сколько рассказывать! Да нечего делать: надо спасти тебя.
Не говорил я тебе до сих пор об этом потому, что не было никакой надобности:
ты жил в Петербурге только зиму, а в это время в них заметить ничего нельзя;
ума у них пропасть, время неприметно летит в их беседе; а вот летом, так
чудо! они на себя не похожи; совсем другие люди; не едят, не пьют: только
одно на уме... Жалость! жалость! а помочь нечем!
- По крайней мере скажи мне название и свойство болезни, - спросил я.
- Названия ей нет, потому что это, вероятно, первый случай; а свойство
сейчас объясню. Как бы, с чего


34

начать?.. Вот, видишь ты... Да это премудреная вещь, когда не знаешь
имени... Ну, хоть пускай, назову пока "лихой болестью", а там как медики
дознаются, то окрестят по-своему. Дело в том, что Зуровым летом дома не
сидится: вот какой страшный, убийственный недуг.
И Тяжеленко одним вздохом выпустил с полфунта воздуха, сделав прекислую
гримасу, как будто у него из зубов вытаскивали лакомый кусок. Я захохотал.
- Помилуй, Никон Устиныч! да это - недуг только в твоих глазах. Ты сам
одержим гораздо опаснейшею болезнию: целый век лежишь на одном месте. Эта
крайность скорее доведет до гибели. Или ты, может быть, шутишь?
- Какие шутки! болезнь, братец, страшная болезнь! Наконец скажу яснее:
их губит неодолимая страсть к загородным прогулкам.
- Да это приятнейшая страсть! Я сам дал слово участвовать в поездках.
- Ты дал слово? - воскликнул он. - О несчастный Филипп Климыч! что ты
сделал! Ты пропал! - Он чуть не заплакал. - Ты уж и с Вереницыным говорил об
этом?
- Нет еще.
- Ну, слава Богу! есть время все исправить: только слушайся меня. - Я в
недоумении смотрел на него, а он продолжал: - Я сам, бывало, помнишь ли, в
старые годы, когда имел глупость бoльшую часть дня и даже ночи проводить на
ногах: то-то молодость! - не прочь пойти в лес с маленьким запасом,