"Витольд Гомбрович. Порнография " - читать интересную книгу автора

гигантским небосводом и будто обрубленной застывшими волнами. Там, далеко, -
железная дорога. Мне хотелось смеяться. Коляска, лошади, этот кучер, горячий
запах кожи и лака, пыль, солнце, муха, надоедливо зудящая у самого уха, и
стон этих колес, трущихся о песок, - это же извечно знакомо, и ничего,
совершенно ничего не изменилось!
Но когда мы оказались на холме и нас коснулось дыхание пространства, на
краю которого вырисовывались Свентокшиские горы, двусмысленность этой
поездки будто в грудь меня толкнула, ведь мы были как с дагерротипа - как
безжизненная фотография из старого фамильного альбома, - а на этом холме
давно отжившая свое колымага была видна со всех точек, в результате чего
местность приобрела вид злобно-издевательский и жестоко-презрительный. И
двусмысленность нашей безжизненной езды передавалась голубой топографии,
которая почти незаметно перемещалась под действием и под напором этого
самого нашего движения.
Фридерик на заднем сиденье, рядом с пани Марией, смотрел по сторонам и
восхищался колоритом, едучи в костел, будто он действительно ехал в
костел, - никогда, пожалуй, он не был столь светским и учтивым. Мы
спустились в Грохолицкий овраг, туда, где начинается деревня, где всегда
грязь...
Я помню (и это немаловажно для событий, о которых пойдет речь), что
главенствующим ощущением была бессмысленность, - и опять, как в предыдущую
ночь, я было высунулся из коляски, чтобы взглянуть в лицо кучеру, но не
мог... и мы остались за его загадочной спиной, и поездка наша происходила у
него за спиной. Мы въехали в деревню Грохолице, с левой стороны речка, с
правой - еще редкие избы и изгороди, куры, гуси, корыта и лужи, собака,
крестьянин или праздничная баба, дорога в костел... покой и дремота
воскресной деревни... Но выглядело это так, будто смерть наша, склонившись
над зеркалом воды, смотрелась в свое отражение, анахронизм нашей поездки
отражался в этой извечной деревне и тарахтел в ее забытьи, которое было лишь
маской, служившей для сокрытия чего-то другого... Чего? Какой бы то ни было
смысл... - войны, революции, насилия, анархии, нищеты, отчаянья, надежды,
борьбы, ярости, крика, убийства, рабства, позора, погибели, проклятия или
благословения, - какой бы то ни было, говорю я, смысл оказывался слишком
слабым, чтобы пробиться сквозь монолит этой идиллии, и пейзажик, давно
изживший себя, оставался в неприкосновенности, хотя и был всего лишь
фасадом... Фридерик учтиво беседовал с пани Марией - но не для того ли он
поддерживал этот разговор, чтобы не говорить о чем-то другом? - мы подъехали
к стене, окружающей костел, собрались выходить... но я уже совершенно не
понимал, что есть что и что к чему... обычные ли это ступени, по которым мы
поднимаемся на площадку перед костелом, или же...? Фридерик подал руку пани
Марии и, сняв шляпу, проводил ее до дверей костела, а народ смотрел - но,
может быть, проводил-то он ее только для того, чтобы не сделать чего-то
другого? - за ним вывалился Ипполит и попер вперед всей тушей, несокрушимый
и последовательный, сознающий, что завтра его могут прирезать, как свинью, -
он шагал неодолимо, наперекор ненависти, угрюмый и равнодушный. Помещик!
Однако не был ли он помещиком только для того, чтобы не быть кем-то другим?
Но, когда нас поглотил полумрак, который пронзали горящие свечи,
полумрак, пропитанный духотой плаксивого, приглушенного пения этой пресной,
сбившейся массы людей, рассеялась затаенная многозначительность - будто
рука, более сильная, чем все мы, восстановила верховный порядок