"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

но от чрезмерной усталости они не могли мне подать никакой помощи; Макаров
лежал почти без чувств, а Хлебников поднимался в другом месте.
Пробыв в таком мучительном положении несколько минут, я начал
чувствовать чрезмерную боль в руке, на которой висел, и хотел было уже
опуститься в бывшую подо мною пропасть в глубину сажен с лишком на сто, чтоб
в одну секунду кончилось мое мучение, но Макаров, пришед в чувство и увидев
мое положение, подошел ко мне, одну ногу поставил на высунувшийся из утеса
против самой моей груди небольшой камешек, а руками схватился за ветви
молодого дерева, стоявшего на вершине утеса, и, сказав мне, чтоб я свободной
своей рукой ухватился за его кушак, употребил всю свою силу и вытащил меня
наверх. Если бы камень из-под ноги у Макарова упал или ветви, за которые он
держался, изломились, тогда бы мы оба полетели стремглав в пропасть и
погибли бы без всякого сомнения.
Между тем Хлебников, поднимавшийся в другом месте, почти на половине
высоты утеса встретил такие препятствия, что никак не мог лезть выше, а что
всего хуже, то и на низ спуститься уже не был в состоянии, почему матросы,
связав несколько кушаков, спустили к нему один конец и пособили ему выйти из
такого опасного положения.
Добравшись все до половины утеса и отдохнув тут, стали мы опять
подниматься на хребет. Мы издали видели близ вершины этой горы землянку,
или, может быть, что-нибудь показалось нам землянкой, почему и вознамерились
мы, достигнув ее, переночевать в ней и для того поднимались к тому месту,
где предполагали найти ее.
Перед захождением солнца достигли мы, с превеличайшими трудами, самой
вершины хребта, который был один из высочайших по всему Мацмаю{46}, ибо из
гор, виденных нами к северу, немногие превышали его вышиной. Вершина сего
хребта вся покрыта была горным тростником, между коим повсюду лежал снег.
Большие деревья только изредка стояли кое-где; землянки мы не нашли; но тут
считали себя в совершенной безопасности, ибо никак не ожидали, чтоб японцы
вздумали искать нас на такой ужасной высоте, почему тотчас развели огонь и
стали готовить ужин, состоявший в черемше и конском щавеле, набранных нами
по берегам речки, которую мы сегодня (25 апреля) прошли в лощине вброд.
Растения сварили мы в снежной воде, а между тем высушили свое платье,
которое перемочили при переходе рекой, где вода была гораздо выше колена, и
построили на ночь из горного тростника шалаш.
Наевшись вареной травы с небольшим количеством нашего запаса, мы легли
спать, когда уже наступала ночь. От жестокой усталости и от неспанья более
двух суток сначала я уснул крепка и, может быть, часа три спал очень
покойно. Но, проснувшись и почувствовав, что у нас в шалаше было чрезвычайно
жарко, я вышел на воздух.
Тут, подле шалаша, прислонившись к дереву, стал я размышлять на
свободе. Сперва обратил на себя все мое внимание величественный вид
окружавшего нас места: небо было чисто, но под ногами нашими, между
хребтами, носились черные тучи, и надобно было полагать, что на низменных
местах шел дождь; все горы, кругом покрытые снегом, видны были весьма ясно;
я никогда прежде не замечал, чтоб звезды так ярко блистали, как в эту ночь.
В окрестностях же царствовала глубокая тишина.
Но это величественное зрелище мгновенно в мыслях моих исчезло, когда я
обратился к своему положению. Мне представился вдруг весь ужас нашего
состояния: мы, шестеро только, находились на одном из высочайших хребтов