"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

Приметив, что все вершины хребтов были покрыты небольшой мрачностью, мы
заключили, что если у нас будет огонь, то с окружных гор нельзя рассмотреть
дыма; почему согласились развести оный между тростником, чтоб погреться
около него и согреть чайник {*80} не для того, чтобы пить чай (у нас его не
было), а чтобы можно было засохшее и покрытое плесенью и гнилью наше пшено
удобнее прогнать в горло. Мы хотели было сварить какой-нибудь дикой зелени,
но в горах ничего не могли сыскать годного в пищу; здесь, можно сказать,
почти еще царствовала зима: так высоко мы забрались.
Наломав сухих сучьев, развели мы огонь и согрели снежную воду; потом,
сделав из горного тростника трубочки, пили посредством их воду, как насосом,
и немного поели. Между тем с востока из-за дальних хребтов начали
подниматься страшные тучи, и ветер в горах стал завывать.

По мере возвышения туч расстилались они по хребтам, и ветер усиливался;
грозный вид облаков показывал приближение ненастья. Мы думали, что в такую
пору, верно, в горах нет опасности встретить кого-нибудь сильнее нас, а
посланные в погоню издали нас приметить не могут, и решились, не дожидаясь
ночи, пуститься в путь; к тому понуждал нас и холод, который стал теперь,
несмотря на огонь, много нас беспокоить.
Пошли мы прямо на север по тропинке, бывшей на вершине горы, но она,
поворачивая понемногу в сторону, тотчас повела нас назад; почему, своротив с
нее, пошли мы сквозь горный тростник своим направлением и скоро пришли к
спуску с хребта в лощину; он был крут и местами покрыт снегом. Боль у меня в
ноге не уменьшалась, и я с жестоким мучением шел или тащился, держась за
кушак Макарова; но когда стали мы спускаться, нестерпимая боль заставляла
меня катиться по снегу, сидя на одном лишь платье без всякой подстилки и
управляя палкой с привязанным к ней долотом, которая служила мне также для
уменьшения скорости, когда я катился по крутым спускам.
Ожидание ненастья не сбылось: облака рассеялись, сделалась весьма ясная
погода, и все горы показались очень хорошо; но мы уже решились на один конец
и не хотели останавливаться. Спускаясь к самой лощине, увидели мы в ней, на
берегу небольшой речки, две или три землянки, но в них не было никого.
Переправясь через речку вброд, стали опять подниматься на превысокий хребет,
по весьма крутой горе, которая, однакож, была покрыта большим лесом, почему
мы имели ту выгоду, что могли, хватаясь за деревья, легче подниматься, а
притом, прислонясь к ним, можно было чаще отдыхать, да и видеть нас с
соседственных гор в лесу не было возможности.
Поднявшись уже довольно высоко, встретили мы крутой утес, на который
надлежало нам карабкаться с превеликим трудом и опасностью. Достигнув самого
верха утеса, мне нельзя уже было держаться за кушак Макарова, иначе он не
мог бы с такой тяжестью влезть на вершину, и потому я, поставив пальцы
здоровой ноги на небольшой камень, высунувшийся из утеса, а правую руку
перекинув через молодое дерево, подле самой вершины его бывшее, которое так
наклонилось, что было почти в горизонтальном положении, стал дожидаться,
пока Макаров взлезет наверх и будет в состоянии мне пособить подняться; но,
тащив меня за собою, Макаров, хотя, впрочем, весьма сильный, так устал, что
лишь поднялся вверх, как в ту же минуту упал и протянулся как мертвый. В это
самое время камень, на котором я стоял, отвалился от утеса и полетел вниз, а
я повис на одной руке, не быв в состоянии ни на что опереться ногами, ибо в
этом месте утес был весьма гладок. Недалеко от меня были все наши матросы,