"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

нападении на них увез несколько человек японцев, которых, продержав зиму в
Камчатке, на следующий год возвратил, выпустив их на остров Лиссель (Pic de
Langle) с бумагой на имя мацмайского губернатора, которую покажут нам со
временем. Теске не знал (или, по крайней мере, говорил, что не знал), кем
она подписана и какого содержания. Но как японцы прежде уже показали нам
каждый русский лоскуток, какой только у них был, и требовали перевода, а об
этой бумаге ни слова не упоминали, то мы и заключили, что это должна быть
какая-нибудь важная бумага, которую, конечно, берегут они для окончательного
уличения нас в обмане.
Лишь только Теске нас оставил, Мур сказал, что теперь он видит весь
ужас нашего положения и решается уйти с нами; Симонов и Васильев, услышав
это, также скоро согласились. Теперь оставалось нам подумать, как поступить
с Алексеем. Мур уговорил нас открыть ему наше намерение и взять его с собою,
ибо, по знанию его разных кореньев и трав, годных в пищу, а также многих
признаков на здешних морях, он мог нам быть весьма полезен.
Когда мы ему об этом сказали, он сначала крайне испугался, побледнел и
не знал, что говорить; но, подумав, оправился и тотчас согласился, сказав:
"Я такой же русский, как и вы; у нас один бог, один и государь; худо ли,
хорошо ли, но куда вы, туда и я - в море ли утонуть, или японцы убьют нас,
вместе все хорошо; спасибо, что вы меня не оставляете, а берете с собою". Мы
удивились такой решительности и твердости в этом человеке и тотчас
приступили к совещанию, каким образом предприятие наше произвести в
действие.
Выйти из тюрьмы мы имели два способа: из караульных наших, составлявших
внутреннюю стражу, находились при нас беспрестанно по два человека, которые
весьма часто, или, лучше сказать, почти всегда сидели с нами у огня до самой
полуночи и иногда тут засыпали. Притом многие из них были склонны к крепким
напиткам и частенько по вечерам, когда не было им причины опасаться
посещения своих чиновников, приходили к нам пьяные. Следовательно,
дождавшись темной ночи и попутного ветра, мы могли вдруг кинуться на
караульных, связать их и зажать им рот так, чтобы они не успели сделать
никакой тревоги; потом, взяв их сабли, перелезть сзади через ограды и
спуститься в овраг, пробираться им потихоньку к морскому берегу и стараться
завладеть там судном или большой лодкой и на ней пуститься к Татарскому
берегу. Но как на этот способ мы согласиться не могли, то и выбрали другой.
С полуночи стражи наши уходили в свою караульню, запирали нашу дверь замком
и ложились покойно спать, не наблюдая нимало той строгости, с какой
присматривали за нами прежде. В дальнем углу от их караульни находилась
небольшая дверь, сделанная для чищения нужных мест; дверь эта была на замке
и за печатью. Но, имея у себя большой острый нож, мы легко могли перерезать
брус, в котором утвержден прибой, и отворить ее; потом, потихоньку
выбравшись, перелезть через стену посредством трапа, или морской лестницы,
которую мы сделали из матросской парусинной койки {*68}, а чтоб не быть нам
совсем безоружными, мы имели у себя длинные шесты для сушения белья и для
проветривания платья, из коих намерены были в самую ночь исполнения нашего
предприятия сделать копья, или, лучше сказать, остроги.
Решась твердо сим способом привести в действие наше намерение в первую
благоприятную ночь, мы ожидали ее с нетерпением. Наконец, 8 марта повеял
восточный ветер с туманом {*69} и дождем. Постоянство его обещало, что он
продует несколько дней, и если удастся нам завладеть судном, то донесет нас