"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

ними о сем предмете, пока не будем в состоянии совершенно понимать друг
друга.
Алексей также был не без работы: у него отбирали японцы сведения о
Курильских островах и заставляли его иногда чертить планы оных. Алексей, не
отговариваясь, марал бумагу как умел, а для японского депо карт все
годилось. Они говорили, что в Японии есть закон: всех иностранцев, к ним
попадающихся, расспрашивать обо всем, что им на ум придет, и все, что бы они
ни говорили, записывать и хранить, потому что по сравнении таких сведений
можно легко отделить истинное от ложного и они со временем пригодятся.
Между тем на вопросы наши о новостях из столицы касательно нашего дела,
переводчики по большей части говорили, что ничего еще не известно, а иногда
уверяли, что дела идут там хорошо и есть причина ожидать весьма счастливого
конца. В январе сказали нам переводчики за тайну, что есть повеление
перевести нас в дом и содержать лучше и что приказание сие губернатор
намерен исполнить в японский новый год {*64} {37}. Переводчикам мы поверили
и обрадовались не дому, а тому, что показывается надежда возвратиться в
отечество; почему стали с большим нетерпением ждать февраля.
С того времени, как переделали нашу тюрьму, караульные внутренней
стражи были почти безотлучно у нас, сидели вместе с нами у огня, курили
табак и разговаривали.
Сколь ни скрытны японцы и как строго ни исполняют свои законы, но они
люди, и слабости человеческие им свойственны. И между ними нашли мы таких,
хотя и мало, которые не могли хранить тайны. Один из них, знавший курильский
язык, рассказал нам потихоньку от своих товарищей, что два человека,
бежавшие от Хвостова на остров Итуруп, убиты были тогда же курильцами,
которые, по отбытии судов, пришед первые к берегу и увидев этих людей
пьяных, подняли их на копья. Сим, однакоже, японское правительство не было
довольно, и это очень вероятно, ибо умертвить их всегда было в воле японцев,
но от преждевременной смерти сих двух человек японцы лишились способа
получить многие нужные для них сведения.
Таким же образом узнали мы еще {*65}, что на Сахалине бежал от Хвостова
алеут, именем Яков; он долго у них содержался, напоследок умер в цынге.
Объявления его японцам много служили в нашу пользу, ибо он утверждал,
что нападения на них русские суда делали без приказа их главного начальника,
о чем, по его словам, слышал он от всех русских, бывших на тех судах.
Ненависть же его к Хвостову была так велика, что, очернив сего офицера всеми
пороками, просил он у японского чиновника в крепости ружья и позволения
спрятаться на берегу, чтобы при выходе Хвостова из шлюпки убить его и тем
отмстить за несправедливость, ему оказанную, которая состояла в том, что
один раз он был пьян и Хвостов высек его за то кошками {38}.
По мнению же Алексея, промышленных убили не курильцы, а японцы, ибо
первые не смели бы сами собою этого сделать, а чтоб доказать справедливость
своего мнения, рассказал он нам следующее происшествие. Японцы, продолжая
несколько лет войну против курильцев, живущих в горах северной части Мацмая,
не могли их покорить и решились вместо силы употребить хитрость и коварство,
предложив им мир и дружбу. Курильцы согласились на это с большою радостью.
Мир скоро был заключен, и стали его праздновать. Японцы для сего построили
особливый большой дом и, пригласив сорок курильских старшин, с храбрейшими
из их ратников, начали их потчевать и поить. Курильцы, по склонности к
крепким напиткам, тотчас в гостях у новых своих друзей перепились, и японцы,