"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

впрочем, сколь мы ни правы, но невинность наша известна только одному богу я
нам".
Мысль о вечном заключении и о том, что мы уже никогда не увидим своего
отечества, приводила нас в отчаяние, и я в тысячу крат предпочитал смерть
тогдашнему нашему состоянию. Японцы, приметив наше уныние, несколько
улучшили наш стол и, под видом попечения о нашем здоровье, дали нам по
другому спальному халату на вате, а наконец, 19 ноября, повели нас всех в
замок.
Долго очень ждали мы в передней, пока не ввели нас в присутственное
место, где находились почти все городские чиновники; напоследок вышел и
буниос. Заняв свое место, спросил он нас, здоровы ли мы {*57}, а потом
спрашивал, действительно ли все то правда, что написали мы о своевольстве
Хвостова и о том, что приходили к их берегам без всяких неприязненных видов.
Когда мы это подтвердили, он произнес довольно длинную речь, которую Алексей
не в силах был перевести как должно, но, по обыкновению своему, пересказал
нам главное ее содержание. Вот в чем она состояла.
Прежде сего японцы думали, что мы хотели грабить и жечь их селения. К
такому заключению дали повод поступки Хвостова и другие обстоятельства, нам
уже известные. Почему они, заманив нас к себе в крепость, силою задержали, с
намерением узнать причину неприязненных поступков россиян. Теперь же,
услышав от нас, что нападения на них были учинены торговыми судами, не
только без воли государя и правительства российского, но даже без согласия
хозяев тех судов, он, то есть губернатор, всему этому верит и почитает нас
невинными, почему и решился тотчас снять с нас веревки и улучшить наше
состояние, сколько он в праве сделать. Но мы должны знать, что мацмайский
буниос не есть глава государства и что Япония имеет государя и высшее
правительство, от которых, в важных случаях, он должен ожидать повелений,
почему и теперь без их воли освободить нас не смеет. Впрочем, уверяет он
нас, что с его стороны будут употреблены все способы, чтобы преклонить их
правительство в нашу пользу и убедить оное к позволению нам возвратиться в
свое отечество, и что на сей конец посылает он в столичный город Эдо нарочно
с нашим делом одного из первых мацмайских чиновников.
Когда Алексей кончил свое изъяснение и японцы уверились, что мы его
поняли, тогда тотчас велели караульным снять с нас веревки и стали
поздравлять нас, как по наружности казалось, с непритворной радостью. Мы
благодарили губернатора и чиновников за участие, принимаемое ими в нашей
судьбе. После сего он откланялся и вышел; тогда и нас вывели из
присутственного места.
Возвратясь в свою темницу, нашли мы ее, к крайнему нашему удивлению,
совершенно в другом виде. Передние решетки у наших клеток были вынуты до
основания и клетки соединены с передним коридором, во всю длину коего успели
они настлать пол из досок и покрыть его весьма чистыми, новыми матами, так
что он представлял длинную, довольно опрятную залу, по которой мы могли
прохаживаться все вместе. На очагах кругом сделали обрубы, где поставили для
каждого из нас по чайной чашке, а на огне стоял медный чайник с чаем {*58};
сверх того, для каждого было приготовлено по курительной трубке и по
кошельку с табаком; вместо рыбьего жира горели свечи. Мы крайне удивились
такой нечаянной и скорой перемене.
Ужин подали нам не просто в чашках, как прежде, но, по японскому
обыкновению, на подносах. Кушанье же было для всех одинаково, только