"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

басни, которую они нам рассказали на "Диане", объявили японцам, что их
послал камчатский исправник Ламакин высмотреть японские селения и крепости,
а на вопрос их, зачем ему это надобно, они отвечали, что на другой год {*42}
придут к японцам из Петропавловской гавани семь судов {*43}: четыре в
Мацмай, а три на Итуруп, за тем же точно, за чем приходил Хвостов.
Курильцы вымыслили эту сказку с тем намерением, чтобы отвлечь беду от
себя и уверить японцев, что они силою принуждены были русскими к ним ехать.
Теперь же Алексей просил Хлебникова уговорить нас, чтоб мы подтвердили, что
они точно были посланы Ламакиным.
Пусть всяк теперь поставит себя на нашем месте и вообразит, в каком мы
долженствовали быть положении. Медали и грамоты, им розданные, и, наконец,
последнее объявление курильцев - все убеждало японцев, что мы их обманываем,
а доказательства в нашу защиту в том только и состояли, что государь наш
употребил бы большую силу, нежели два судна, если бы хотел объявить войну
Японии.
Самое сильное против нас доказательство заключалось в Алексее. Я уже
сказывал, что он требовал от нас подтверждения вымышленной им и его
соотечественниками лжи. Это значило, чтоб мы, быв правы, обвинили сами себя,
а его, виноватого, оправдали.
Итак, мы сказали ему ласково и дружески, что согласиться на его просьбу
никак невозможно и что это было бы дело ни с чем несообразное. Алексей слова
нам не отвечал и заставил нас думать, что мы в нем имеем отныне
непримиримого и опасного врага.
Когда нас представили градоначальнику, то он с самого начала стал нас
спрашивать, справедливо ли, что камчатский исправник посылал курильцев для
высматривания японских жилищ и укреплений. Получив в ответ, что мы этого не
слыхали, да и быть этому никогда невозможно, они спрашивали Алексея, но ни
их вопроса, ни ответа его мы не разумели. Наконец, его долго расспрашивали,
а когда его привели к нам и мы спросили у него, о чем японцы с ним говорили,
он отвечал нам коротко и сухо: "О своем старом деле". В продолжение дня
одного

Алексея раза два вводили к градоначальнику, но он не хотел нам сказать,
о чем японцы его расспрашивали.
Сегодня в числе многих пустых вопросов был один очень важный и
любопытный, показывающий мнения японцев о справедливости и их законы. Они
спросили нас, для чего мы взяли на берегу дрова и несколько пшена без
согласия хозяев. Мы отвечали, что, лишась всякой надежды переговорить с
японцами, мы взяли в оставленном ими селении небольшое количество дров и
пшена, оставив за них плату разными европейскими вещами, а сверх того, и в
кадку еще положили вещи и серебряные деньги. Когда же японцы с нами
снеслись, то мы и в крепость поехали расплатиться с ними и спрашивали, чтоб
они сами назначили цену.
На сей ответ градоначальник спросил нас, есть ли в Европе закон, по
которому в подобных случаях можно было бы брать чужое.
- Именно закона письменного, - сказали мы, - на это нет, но если
человек, умирающий с голоду, найдет оставленное хозяевами жилище и возьмет
нужную пищу, положив притом на месте плату, далеко превосходящую ценою
взятое, то никакой европейский закон не обвинит его.
- Но у нас другое, - возразили японцы. - по нашим законам, должно