"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

вручены людям, никакого понятия о их значении не имеющим. Такой поступок
заслужил бы одно посмеяние, но если бы обстоятельства заставили российского
императора послать медали со своим изображением в какое-либо чужое
государство, то мы смело можем японцев уверить, что поручение это было бы
возложено не на Хвостова; посланный не стал бы ни жечь, ни грабить бедных
поселян, и меры взяты были бы иные. Смешно было бы причесть воле японского
императора поступок двух или трех ваших купеческих судов, сделавших на
каком-нибудь нашем Курильском острове то же, что русские суда сделали у вас.
Японцы объяснение наше слушали со вниманием и на все говорили: "Да.
Так". Но сами смеялись и, казалось, ничему не верили. Они хотели знать
настоящее значение бумаги Хвостова, где он взял медали и действительно ли
Хвостов и Никола-Сандрееч один и тот же человек. При переводе бумаги мы
принуждены были уверить японцев, что российский фрегат не значит то, чтобы
это было императорское военное судно, ибо фрегат может быть и купеческий, а
российский означает только, что он принадлежит русским. Другую перемену мы
сделали в изъяснении владимирской ленты, назвав ее полосатой лентой. Ибо мы
уже хорошо знали приятелей своих японцев: если б сказать им истинное
значение сего наименования, то они стали бы нас пять или шесть часов мучить
вопросами: надлежало бы сказать, кто учредил сей орден, на какой конец, кто
был Владимир, когда царствовал, чем прославился, почему ордену дано его имя,
есть ли какие другие ордена в России, какие их преимущества и т. п.,
словом - надобно было бы объяснить все наши орденские статуты; теперь же все
это изъяснено было одним словом полосатой ленты.
Что принадлежит до медалей, то мы сказали японцам: "Хотя никто в России
не имеет права носить медали, кому не пожалована она государем, но
серебряные медали даются у нас рядовым за храбрость, оказанную ими на войне,
и также другим невысокого состояния людям за какую-нибудь услугу отечеству,
и их можно купить после умерших. Хвостов же купил ли эти медали или снял со
своих подчиненных промышленных, которые, может быть, находившись прежде в
императорской службе, их получили, - нам неизвестно. В рассуждении же его
имени мы только можем сказать, что судами, нападавшими на ваши берега,
действительно начальствовал бывший в службе торговой компании лейтенант по
имени Хвостов; если он вам известен под именем Никола-Сандрееч, то это один
и тот же человек". С такими нашими ответами японцы ушли от нас.
На другой день (1 сентября) поутру привели нас в замок к
градоначальнику, наблюдая во всем прежний порядок, а сверх того, по причине
бывшего тогда дождя, шел подле каждого из нас работник и нес над головою
зонтик, чтобы нас не замочило. Такую же предосторожность брали они всегда и
после, когда водили нас в ненастную погоду.
Там сначала они нас расспрашивали о грамоте и медалях Хвостова.
Между вопросами своими о бумагах Хвостова японцы спрашивали нас и о
других предметах, из коих, повидимому, более всего занимали и беспокоили их
две небольшие медные дощечки, оставленные нами на Итурупе и на Кунасири. На
первом из сих островов мы вручили ее самому японскому чиновнику, а на
последнем оставили в пустом селении. На сих дощечках была вырезана следующая
латинская и русская надпись:
Nav. Imp. Russ Diana
An. Dom. 1811
E. И. В. шлюп Диана.
Капитан-лейтенант Головнин.