"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

он умер в Красноярске; а суда, нападавшие на японские берега, были торговые,
но не императорские, и управлявшие ими все люди не состояли в службе нашего
государя. Нападение сделали они самовольно, а целью их, вероятно, была
добыча. Они полагали, что жалоба от японцев не может дойти до нашего
правительства, чему сами японцы виною, объявив Резанову, что не хотят с
русскими иметь никакого сообщения. Сожжение всего того, чего суда не могли
увезти, должно было произойти также от своевольства начальников; увезенные
ими два японца были в Охотске на воле, а не в заключении. Воспользовавшись
своею свободой, они взяли ночью лодку и уехали, а после о них ничего не было
слышно.
Японцы желали знать имена начальников судов, делавших на них нападение,
и удивились, когда мы их назвали Хвостов и Давыдов. Они тотчас спросили нас,
те ли это люди, которые известны им под именем Никола-Сандрееч (Николай
Александрович) и Гаврило-Иваноч (Гаврило Иванович).
Мы не понимали, каким образом японцы могли знать их имена и отчества, а
фамилий не знали.
Оба они нам были коротко знакомые люди, но мы не хотели японцам
сказать, что знаем, как их звали по имени и отчеству, а говорили, что они
нам известны только под именами Хвостова и Давыдова, а более мы о них ничего
не знаем. Они непременно захотели бы знать, чьи они дети, как воспитывались,
каких были лет, какого нрава и образа жизни и пр., и пр., и потому-то, чтоб
избавиться от таких скучных, или, лучше сказать, мучительных расспросов,
сказали мы, что знали их только по одним слухам.
Наиболее они старались узнать от нас, почему после первого нападения
допустили их вторично напасть на японцев. Они подозревали даже, не был ли из
нас кто-нибудь при сделанных на них нападениях или по крайней мере не
находились ли тогда мы сами в Камчатке.
Другое их подозрение против нас, как мы заметили по вопросам их,
состояло в том, не пошли ли мы из Петербурга по возвращении туда Резанова
вследствие сделанного им правительству представления о неудаче его
посольства. На сей конец они расспрашивали нас, зачем мы посланы были так
далеко, как велико и как вооружено было наше судно, сколько людей, пушек и
мелкого оружия мы имели.
При сем случае сделали они несколько и смешных вопросов, по крайней
мере, по совершенству, до какого доведено наше мореплавание, они должны
показаться смешными; как, например: каким образом мы могли так долго быть в
море, не заходя никуда за съестными припасами, за водою и дровами; зачем
русские строят такие крепкие суда, что они могут так долго плавать в
открытых океанах{34}; зачем мы имеем пушки и оружие; зачем плыли океаном, а
не вблизи берегов от самого Петербурга до Камчатки, и т. п. Главную причину
нашего похода, то есть что мы посланы были для открытий и описи
малоизвестных берегов, мы от них утаили, а сказали, что пришли мы в Камчатку
с разными казенными вещами, нужными для здешнего края.
Расспрашивая о нашем плавании, не упускали они, под видом посторонних
вопросов, будто для одного любопытства, спросить, между прочим, расстояние
от Камчатки до Охотска, а оттуда до Иркутска и до Петербурга, и во сколько
дней почта и путешественники обыкновенной и скорой ездой могут это
расстояние переехать. Но мы довольно ясно видели, что вопросы сии клонились
к тому, чтоб определить им точнее, мог ли Резанов быть в Петербурге до
нашего отбытия.