"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

брусьев и поставленных одна подле другой, посреди огромного сарая, так что
клетки эти были окружены со всех сторон коридорами; вход же в них составляли
не двери, а отверстия, столь низкие, что должно было вползать в них. Солнце
никогда к ним не заглядывало, и у них господствовала почти беспрестанная
темнота.
Обнадеживание японского чиновника и разговоры с Макаровым несколько
смягчили грусть мою, и за ужином стал я в первый еще раз есть в Хакодате, и
поел исправно, не смотря на то, что здесь стол наш был весьма дурен и совсем
не такой, как в дороге {*33}. Вечером принесли нам по одной круглой подушке,
похожей на те, какие у нас бывают на софах; наволочки были бумажные, а
внутри шелуха конопляного семени.
10 августа, еще поутру, переводчик Кумаджеро известил меня, что
начальник города желает сегодня видеть всех нас и что нас к нему поведут
после обеда. В назначенное время нас вывели на двор, одного подле другого,
обвязав каждого около пояса веревкою, за конец которой держал работник, но
рук уже совсем не вязали.
Нас вели очень медленно, почти через весь город, по одной улице, в
которой все дома были наполнены зрителями. Тогда в первый раз мы заметили,
что у них почти во всех домах были лавки со множеством разных товаров. С
улицы поворотили мы влево на гору к замку, обведенному земляным валом и
палисадом, воротами вошли мы на большой двор, где стояла, против самых
ворот, медная пушка на станке и двух колесах, весьма дурно сделанных. С
этого двора прошли мы небольшим переулком на другой двор, где находились в
ружье несколько человек императорских солдат.
Нас привели в небольшой закоулок между двумя строениями и посадили
троих офицеров на скамейку, а матросов и Алексея на рогожи, по земле
разостланные. Тут велено нам было дожидаться.
Мы дожидались более часа. Наконец, в окно ближнего к нам строения
назвали меня по имени: капитан Головнин (но японцы фамилию мою произносили
почти как Ховарин{31}), и велели ввести. Два караульных солдата, идучи у
меня по обеим сторонам, подвели меня к большим воротам и, впустив в обширную
залу, опять их затворили, а там тотчас меня приняли другие.
Здание, в которое я вошел, походило одной половиной своей не столько на
залу, сколько на сарай, не имея ни потолка, ни пола. В ближней половине его
к воротам, вместо досок, на земле насыпаны были мелкие каменья; в другой же
половине пол от земли возвышался фута на три; на нем были постланы
соломенные, весьма чисто сделанные маты. Вся же эта зала величиной была
сажен восьми или десяти в длину и в ширину, а вышиною футов восемнадцати и
от других комнат отделялась изрядно расписанными подвижными ширмами. Окон
было два или три, со вставленными в них деревянными решетками, а вместо
стекол задвигались они бумажными ширмами, сквозь которые проходил тусклый,
унылый свет. На правой стороне, подле возвышенного места, вышиною фута в
четыре от земли, во всю стену развешаны были железа для кования
преступников, веревки и разные инструменты наказания; других же никаких
украшений не было. С первого взгляда на это здание подумал я, что это должно
быть место для пыток; да и всякий на моем месте делал бы подобное
заключение: так страшен был его вид.
Главный начальник сидел на полу, посреди возвышенного места; по
сторонам у него, немного назади, сидели два секретаря, перед коими на полу
же лежала бумага и стояли чернильницы. По левую сторону от главного