"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

без употребления. Во всю ночь, каждый час, кругом стены ходили обходы и
стучали в трещотки {*29}, а солдаты внутреннего караула также и в коридор ко
мне заходили с огнем - смотрели, что я делал. Рано поутру, когда еще вокруг
была глубокая тишина, вдруг поразили мой слух русские слова. В ту же
секунду, вскочив со скамейки и подошед к окну, обращенному к стене ближнего
строения, услышал я, что там разговаривали Мур со Шкаевым. Нечаянное это
открытие чрезвычайно меня обрадовало.
Я нетерпеливо желал открыть товарищам моим о моем с ними соседстве, но
не смел на это отважиться, опасаясь, чтоб разговоры мои не причинили для
всех нас вредных последствий. Между тем караульные и работники, вставши,
начали приниматься за свои дела, и наступивший шум заглушил и разговоры их.
Тут принесли мне) теплой и холодной воды умываться, отперли дверь, а когда я
умылся, опять заперли; потом приносили завтракать, но я все еще не мог
ничего есть.
Около половины дня пришел ко мне в коридор один из чиновников здешнего
города. С ним был вновь определенный к! нам переводчик курильского языка
{*30}, человек лет под пятьдесят, лекарь {*31}, и наш Алексей. Они стояли в
коридоре и говорили со мною сквозь решетку. Чиновник спрашивал, здоров ли я,
и, указывая на лекаря, велел мне объявить, что он прислан из Мацмая тамошним
губернатором нарочно с тем, чтоб иметь попечение о нашем здоровье.
Пока японцы при сем случае разговаривали между собою, я успел сделать
несколько вопросов Алексею и узнал от него, что Хлебников заключен с
Симоновым, Макаров с Васильевым, а он отдельно, как я. Алексей прибавил еще,
что у них каморки очень дурные: темные, совсем без окон и крайне нечисты.
В полдень принесли мне обед, но я отказался от еды. Караульный отпер
дверь и, проворчав что-то с сердцем, велел кушанье у меня оставить и запер
дверь.
Под вечер опять пришел ко мне тот же чиновник с переводчиком Вехарою и
с Алексеем для объявления, что начальник города, полагая, что мне скучно
быть одному, велел спросить меня, кого из матросов я желаю иметь при себе.
На ответ мой, что они для меня все равны {*32}, он сказал, чтоб я непременно
сам выбрал, кого мне угодно, ибо таково есть желание их градоначальника. Я
сказал, что они могут со мною быть по очереди, и начал с Макарова, которого
в ту же минуту перевели ко мне. Я уговаривал Алексея, чтобы он попросил
японцев поместить его с Васильевым на место Макарова; но он на это не
согласился, и это заставило меня очень сомневаться в его к нам расположении.
При сем случае я узнал, что чиновник этот первый в городе по главном
начальнике. Я спросил его, всегда ли японцы думают нас так содержать, как
теперь. "Нет, - отвечал он, - после вы все будете жить вместе, а потом
отпустят вас в свое отечество". - "Скоро ли сведут нас в одно место?" - "Не
скоро еще", - отвечал он. Люди в подобном нашему положении всякое слово
берут на замечание и толкуют: если бы он сказал скоро, то я почел бы речи
его одними пустыми утешениями, но в этом случае я поверил ему и несколько
успокоился.
Когда японцы нас оставили, я обратился к Макарову. Он чрезвычайно
удивлялся приятности моего жилища; с большим удовольствием смотрел на
предметы, которые можно было видеть из моего окна. Клетка моя казалась ему
раем против тех, в которых были заключены Хлебников, Симонов, Васильев и
Алексей и откуда его перевели ко мне. Описание их жилища навело на меня
ужас: они были заперты в небольших клетках, сделанных из весьма толстых