"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

стенах, за железными запорами, - вот вам и Татарский берег, вот и Кяхта, и
отечество ваше.
Мысль сия повергала нас в ужаснейшее отчаяние. Тогда уже и одной искры
надежды не оставалось. Я неоднократно говорил: если б кораблекрушение,
бедствие, случившееся на море, или другой необходимый случай вверг меня в
руки к японцам, то я нимало не роптал бы на судьбу свою, и все несчастия
самого ужасного плена переносил бы равнодушно. Но я сам отдался им
добровольно. От чистого сердца и от желания им добра поехал я к ним в
крепость, как друг их, а теперь что они с нами делают? Я менее мучился бы,
если б был причиной только моего собственного несчастия; но еще семь человек
из моих подчиненных также от меня страдают. Товарищи мои старались меня
успокоить.
13 июля, на рассвете, остановились мы подле одного небольшого селения
завтракать. Жители со всего селения собрались на берег смотреть нас; из
числа их один, видом почтенный старик, просил позволения у наших конвойных
попотчевать нас завтраком и саке, на что они и согласились. Старик во все
время стоял подле наших лодок, и смотрел, чтоб нас хорошо кормили. Выражение
его лица показывало, что он жалел о нас непритворно.
После завтрака опять потянули наши лодки вдоль берега далее. День был
прекрасный, тихий; мрачность вся исчезла, и горизонт сделался совершенно
чист. Все соседственные горы и берега были весьма ясно видны, в том числе
Кунасири и берега, образующие ужасную для нас гавань, мы очень хорошо могли
отличить, но "Дианы" нашей не видали. Я, с моей стороны, и не желал ее
увидеть: зрелище это, если только можно, еще увеличило бы нашу грусть.
Часа за два или за три до захождения солнца мы остановились при
небольшом числе шалашей, обитаемых курильцами. Тут японцы вытащили обе наши
лодки на берег, а потом, собрав множество курильцев, потащили их со всем, с
нами, с караульными на гору сквозь кусты и небольшой лес, очищая дорогу и
уничтожая препятствия топорами. Мы не могли понять, что бы могло их понудить
тащить на гору лодки такой огромной величины {*16}.
Но вскоре после того дело объяснилось. Подняв лодки на самую вершину
довольно высокой горы, начали спускать их на другую сторону и спустили в
небольшую речку, весьма много похожую на искусственно вырытый канал. Всего
расстояния тащили они нас от трех до четырех верст. В это время у матроса
Васильева пошла из носу кровь с таким стремлением, как из открытой жилы. Мы
просили японцев ослабить на нем веревки, а особливо около шеи, но они нимало
не внимали нашим просьбам, а затыкали ему нос хлопчатой бумагой. Но когда
приметили, что это средство не могло остановить течения крови, тогда уже
ослабили веревки, и то очень мало.
Рекою вышли мы в большое озеро, которое, как нам казалось, имело
сообщение с другими обширными озерами. По озерам плыли мы всю ночь и
следующий день, только очень медленно. Лодки наши часто должны были итти
мелями, и не иначе, как таким образом, что курильцы сходили в воду и тащили
их.
В половине ночи пристали мы к к одному небольшому селению или городку
для перемены гребцов. На берегу разложены были большие огни, которые
освещали несколько десятков японских солдат и курильцев, стоявших в строю:
первые были в воинской одежде и в латах с ружьями, а последние со стрелами и
луками. Начальник их стоял перед фронтом в богатом шелковом платье, держа в
руке, наподобие весов, знак своей власти. Старший из наших конвойных подошел