"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

больших рыб и уведомил меня, что японцы обошлись с ним очень ласково, и
когда он им сказал, что сегодня мне быть к ним поздно и что я намерен
приехать на другой день поутру, то они просили, чтобы в туман мы не ездили,
и притом сказали, что они желали бы видеть со мною на берегу несколько наших
офицеров.
Надобно признаться, что это последнее приглашение от такого народа
должно бы возбудить во мне некоторое подозрение, но я сделал ошибку, что не
поверил Якушкину. Он был чрезвычайно любопытный и усердный к службе офицер;
ему хотелось везде быть, все знать и все видеть самому; я думал, что он,
заметив, что я ездил на берег один, вымыслил это приглашение от себя, чтоб я
его взял на другой день с собой, а более в том уверило меня то, что он в ту
же минуту стал просить позволения ехать со мной, но я, пригласив еще прежде
мичмана Мура, штурмана Хлебникова, принужден был ему отказать.
11 июля поутру, в 9-м часу, поехал я с мичманом Муром и штурманом
Хлебниковым на берег, взяв с собою четырех гребцов {*13} и курильца Алексея.
В благомыслии об нас японцев я был уверен до такой степени, что не приказал
брать с собою никакого оружия: у нас троих только были шпаги, да Хлебников
взял с собою ничего не значащий карманный пистолет, более для сигналов,
нежели для обороны. Проезжая мимо стоявшей на воде кадки, мы заглянули в
нее, чтоб узнать, взяты ли наши вещи, но, увидев, что они все были тут, я
опять вспомнил Лаксмана, и этот случай приписал также обыкновению японцев не
принимать никаких подарков до совершенного окончания дела.
Наконец, пристали мы к берегу подле самой крепости. Нас встретили
оягода и два других чиновника, те же самые, которые встречали меня накануне.
Они просили нас подождать немного на берегу, пока в крепости все
приготовлено будет для нашего приема. Желая доверенностию своей к японцам
отдалить от них всякое против нас подозрение, велел я шлюпку нашу до
половины вытащить на берег и, оставив при ней одного матроса, приказал
прочим трем нести за нами стулья и вещи, назначенные в подарки японцам.
Минут десять или пятнадцать мы дожидали на берегу. В это время я
разговаривал с оягодою и его товарищами, расспрашивая их о положении бывших
тогда на виду у нас мацмайских берегов и о торговле здешних островов с
главным их островом Нифоном {18} На вопросы мои они отвечали не очень
охотно, по крайней мере так мне показалось. Потом повели нас в крепость.
Войдя в ворота, я удивился множеству представившегося мне народа: одних
солдат, вооруженных ружьями, стрелами, копьями, было от трех до четырех сот
человек. Они сидели вокруг довольно пространной площади на правой стороне
ворот, а множество курильцев с луками и стрелами окружали палатку, из
полосатой бумажной материи сделанную, которая стояла против площади на левой
стороне ворот, в расстоянии от оных шагов на тридцать. Мне в голову никогда
не приходила мысль, чтоб в такой маленькой крепостце могло быть столько
вооруженных людей. Надобно думать, что, пока мы были в этой гавани, их
сбирали из всех ближних мест.
Лишь только мы вступили в крепость, нас тотчас ввели в помянутую
палатку, где претив входа на стуле сидел их главный начальник в богатом
шелковом платье и в полной воинской одежде, имея за поясом две сабли. Через
плечо у него висел длинный шелковый шнур, на одном конце коего была такая же
кисть, и на другом стальной жезл, который он держал в руках и который,
конечно, служил знаком его власти. За ним сидели на полу его оруженосцы:
один держал копье, другой ружье, а третий шлем, такой же, какой я видел