"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

на острове Итурупе японский военный отряд, получили письмо от их начальника
в город Урбитч, которое я теперь позабыл на шлюпе, но после пришлю, с
уверением, что нам окажут всякую помощь.
Тогда он сделал замечание, что на Итурупе говорили мы, будто пришли к
ним торговать, а здесь говорим другое. На это я уверил его, что если было им
так сказано, то ошибка эта должна произойти от курильцев, не умеющих
говорить по-русски; мы на Итурупе сказали точно то же, что и здесь. Ошибка
же такая и действительно могла случиться, ибо на курильском языке нет слов,
означающих деньги и покупать, а выражают они это словами менять, торговать.
Далее спрашивал он имя нашего государя, как меня зовут, знаю ли
Резанова, бывшего у них послом, и есть ли в Петербурге люди, умеющие
говорить по-японски. На все вопросы дал я ему удовлетворительные ответы,
уведомил о смерти Резанова и о том, что мы имеем в России переводчиков их
языка. Надобно заметить, что он рачительно записывал на бумагу все мои
ответы.
Напоследок стал он меня потчевать чаем, табаком курительным, напитком
их саке и икрою. Всякая вещь была принесена на особливом блюде и особливыми
людьми, кои все были вооружены саблями и кинжалами. Принесши что-нибудь,
каждый оставался у нас, так что кругом нас составился добрый круг
вооруженных людей. В числе прочих вещей, привезенных мною для подарков, была
французская водка, и потому я предложил начальнику, не угодно ли ему
отведать нашего напитка, и приказал принести бутылку, а в то же время, под
видом приказания о водке, повторил своим матросам, чтоб они готовы были на
всякую крайность. Сказать же японцам, что я их боюсь и чтобы лишние из них
удалились, не позволяло мне честолюбие, а притом и не хотел я показать, что
им не доверяю; однакож я видел, что они ни на какое насилие не покушались,
хотя легко могли бы все о нами сделать, с некоторою только потерею.
Мы курили табак, пили чай, шутили; они спрашивали меня, как называются
некоторые вещи по-русски, а я любопытствовал знать слова японские.
Напоследок я встал и спросил его, когда могу получить обещанные их
чиновником съестные припасы и что должен я заплатить за все вместе, показав
притом пиастр, чтобы он назначил число их. Но, к удивлению моему, услышал от
него, что он не главный начальник крепости и договариваться об этом не
может, а просит, чтобы я пошел в крепость для свидания с самым главным
начальником. На это, однакож, я не согласился, сказав, что я и так уже долго
у них гощу. Второй начальник нимало меня не удерживал и при расставании
подарил мне кувшин саке и несколько свежей рыбы, извиняясь что теперь более
нет; показав на большой завезенный невод, сказал, что он закинут для нас, и
просил прислать перед вечером шлюпку, говоря, что тогда доставит всю рыбу,
которую поймают. Равным образом и от меня принял зажигательное стекло и
несколько бутылок водки, но табаку курильцам брать от нас не позволял. Сверх
того, дал он мне белый веер, в знак дружбы, сказав, чтоб мы, подъезжая к
берегу, им махали, и что это будет служить сигналом мирного нашего к ним
расположения.
К вечеру подошли мы к крепости на пушечный выстрел и стали на якорь.
Самому мне на берег ехать для переговора было поздно, почему послал я, для
доставления к японцам письма с острова Итурупа и за рыбою, мичмана Якушкина
на вооруженной шлюпке, приказав ему пристать в том месте, где я приставал, и
на берег отнюдь не выходить. Он исполнил мое приказание в точности,
возвратился на шлюп по наступлении уже темноты, привез от японцев более ста