"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

языка. Людей у них было гораздо более, нежели на моей шлюпке, но как мы все
были хорошо вооружены, то я не имел причины их бояться.
Разговор они начали извинением, что палили в меня, когда я ехал на
берег, поставляя сему причиной недоверчивость их к нам, происшедшую от
поступков двух русских судов, нападавших на них за несколько лет перед сим:
с этих судов люди сначала также съезжали на берег под предлогом надобности в
воде и дровах. Но теперь, увидев на самом деле, сколь поступки наши отличны
от поведения тех, которые приезжали на прежних судах, они более не имеют в
нас никакого сомнения и готовы оказать нам всякое зависящее от них пособие.
Я велел нашему переводчику Алексею объявить им, что прежние суда были
торговые, нападали на них без воли правительства, за что начальники оных
наказаны.
Они отвечали, что всему этому верят и очень рады слышать о добром к
себе расположении русских.
На вопрос мой, довольны ли они оставленной платой за вещи, взятые у них
в рыбацком селении, они сказали, что все взятое нами они почитают безделицей
и думают, что мы оставили за то более, нежели надобно; притом уверили, что
начальник их готов снабдить нас всем, что у них есть. При сем случае они
спросили у меня, что нам еще нужно. Я попросил у них десять мешков пшена,
несколько свежей рыбы и зелени и предлагал за плату пиастры, сколько им
самим угодно будет назначить. Они просили меня ехать на берег, чтоб
переговорить с самим начальником города, но я на сей случай отказался,
обещаясь приехать на другой день, когда шлюп будет ближе к крепости. По
обещанию, данному парламентеру Кузьме, я привез с собою табаку, но курильцы
не смели принять оного без позволения японского чиновника, а он на это не
соглашался.
Я желал было поговорить с японцами поболее, но Алексей мой, нашед на
лодке гребцами своих приятелей, почти беспрестанно с ними разговаривал: я
велю ему говорить японцам, а он заведет свой разговор с курильцами. Когда мы
с ними расстались, Алексей рассказал, что ему говорили курильцы. По их
словам, японцы были в чрезвычайном страхе и смятении при появлении нашего
судна: они думали, что мы тотчас сделаем нападение, и потому немедленно
отправили в лес все свои лучшие пожитки, да и сами мы видели, как они вели
из крепости в горы вьючных лошадей. Палили они в нашу шлюпку, как уверяли
курильцы, действительно от страха, и когда наши гребные суда поехали в
рыбацкое селение, то они уверены были, что мы непременно будем там все
грабить и жечь. Но коль скоро мы оставили берег и они, осмотрев свои дома,
увидели, что в них все находилось в целости, а за взятое пшено, рыбу и дрова
положены были разные не дешевые между ними европейские вещи, тогда японцы
обрадовались до чрезвычайности и совершенно успокоились.
10-го числа поутру мы наливали последние наши бочки водой и не успели
подойти ближе к крепости, а после не позволил ветер. Между тем японцы
выслали лодку, с которой делали знаки, что желают с нами переговорить. Я
тотчас поехал к ним, но, подъезжая, увидел, что лодка, оставив на воде
кадку, погребла назад. В кадке нашли мы все оставленные нами на берегу вещи
и даже те, которые они прежде того взяли в поставленной нами кадке. Прибавив
к ним 18 пиастров и несколько шелковых ост-индских платков, хотел я ехать на
шлюп, но японцы вдруг на берегу начали махать белыми веерами и делать знаки,
чтобы я пристал к берегу. Я приказал гребцам, коих со мною было только
четыре человека, положить свое оружие под парусинную покрышку непременно, но