"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

наших, но после они пушки свои заряжали медленно и наводили нехорошо.
С нашего шлюпа при первых выстрелах старший по мне офицер,
капитан-лейтенант Рикорд, отправил к нам на помощь все наши вооруженные
гребные суда, в коих, однако, к счастию, мы не имели нужды: ни одно ядро в
нашу шлюпку не попало. Когда я уже выехал из дистанции пушечных выстрелов,
японцы не переставали палить и даже продолжали по приезде моем на шлюп.
Бесчестный их поступок крайне огорчил меня. Я думал, что одни только
дикие в состоянии поступить таким образом: видя небольшую шлюпку с семью
человеками, едущую прямо к ним, и подпустив вплоть к батареям, они стали в
нее палить, так что от одного ядра все бывшие на ней могли бы погибнуть.
Сначала я считал себя вправе отомстить им за это и велел было уже
сделать один выстрел к крепости, чтобы, судя по оному, лучше можно было
видеть, как поставить шлюп. Но, рассудив, что время произвести мщение не
уйдет, а без воли правительства начинать военные действия не годится, я
тотчас переменил свое намерение и отошел от крепости, а потом вздумал
объясниться с японцами посредством знаков.
Поутру следующего дня (6 июля) поставили мы перед городом на воде
кадку, пополам разделенную. В одну половину положили стакан с пресною водою,
несколько полен дров и горсть сарачинского пшена, в знак, что мы имеем нужду
в сих вещах, а на другую сторону кадки положено было несколько пиастров,
кусок алого сукна, некоторые хрустальные вещи и бисер, в знак того, что мы
готовы за нужные вещи заплатить им деньги или отдарить вещами. Сверху
положили мы картинку, весьма искусно нарисованную мичманом Муром, на которой
была изображена гавань с крепостью и нашим шлюпом; пушки на нем были
означены очень явственно и в бездействии, а с крепости они палили, и ядра
летали через нашу шлюпку. Сим способом я хотел некоторым образом упрекнуть
их за их вероломство.
Лишь только мы оставили кадку и удалились, как японцы, тотчас взяв ее
на лодку, отвезли в крепость. На другой день мы подошли ближе пушечного
выстрела к крепости за ответом, будучи на всякий случай готовы к сражению;
но японцы, казалось, не обращали никакого на нас внимания: ни один человек
не выходил из крепости, которая вся кругом была обвешана попрежнему.
В таком затруднительном положении я потребовал письменным приказом,
чтобы каждый офицер подал мне на бумаге свое мнение, как поступить в этом
случае; они все были согласны, что неприятельских действий без крайней нужды
начинать не должно, пока не воспоследует на то воля правительства.
Вследствие сего мнения офицеров отошли мы от крепости.
Я принял другое намерение и послал вооруженные шлюпки под командой
капитан-лейтенанта Рикорда в рыбацкое селение, находящееся на берегу гавани,
с повелением взять там нужное нам количество дров, воды и пшена, оставив за
оные плату испанскими пиастрами или вещами, а сам со шлюпом держался подле
берега под парусами, в намерении употребить силу для получения нужных нам
вещей, буде бы японцы стали противиться выходу нашего отряда на берег.
Однакож в селении не только солдат, но и жителей ни одного не было; воды
там, кроме гнилой, дождевой, Рикорд не нашел, а взял дрова, небольшое
количество пшена и сушеной рыбы, оставив в уплату разные европейские вещи,
которые, по словам курильца Алексея, далеко превосходили ценою то, что мы
взяли.
После полудня я сам ездил на берег, любопытствуя посмотреть японские
заведения, и, к удовольствию моему, увидел, что оставленные нами вещи были