"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

Мужчины имели большие, густые, черные, как уголь, волосы и бороды.
Волосы они носили так, как наши ямщики; искусственных украшений никаких у
них на лице и на теле не было, а у женщины рот кругом по губам на четверть
дюйма выкрашен синею краскою и так же испещрены руки. Они привезли к нам в
гостинец два пуда рыбы - трески и кунжи, несколько сараны и черемши {15}.
Первый вопрос мы им сделали о японцах, и узнали, что начальник их,
вследствие подаренной ему мною бутылки водки, спал весь вечер и ночь до
самого утра весьма покойно и крепко, но прочие во всю ночь не спали и стояли
в ружье. Подозрения своего в дурных наших против них замыслах они не
оставляют и грозят курильцам, что если мы на них сделаем нападение, то им
отрубят головы, как русским подданным, для чего и отпустили их к нам всех, а
некоторых оставили у себя под стражею. И этих во всю ночь караулили, и
поутру послали сами нарочно к нам, чтоб точнее выведать, зачем мы пришли и
чего хотим.
В этот раз курильцы наши сбились в словах и признались, что их сюда не
непогодою занесло, а приехали они к японцам торговать, что в старые годы им
позволялось, но ныне, по причине неприятельских поступков со стороны
русских, японцы их захватили и поступили с ними, как выше описано, а потом
велели отпустить, дав им на дорогу двадцать мешков пшена, саке и табаку.
Хотя им возвращена была свобода, но дурные погоды мешали им уехать до нашего
прихода. Ныне же японцы хотят опять удержать их с тем, что они головами
своими должны будут отвечать за наши дурные против них поступки. Они
приехали к японцам в числе семи мужчин, шести женщин и двух ребят, из коих
во время их пребывания на сем острову, от заключения в тесном месте, умерло
трое мужчин и три женщины; они не умели назвать по-русски болезни, бывшей
причиною их смерти, но, по описанию, это должна быть цынга и слабость.
Рассказывая свои приключения, они часто сбивались и противоречили друг
другу; наконец, стали меня просить взять их с собою и отвезти на их остров
Расёва, потому что они имеют крайнюю нужду там быть. На вопрос мой, если я
их возьму, что тогда будет с их товарищем, двумя женщинами и ребенком,
оставшимися у японцев, они молчали, но скоро опять возобновляли свою
просьбу, говоря, что япони их убьет.
По всем их рассказам, из коих многие не стоят того, чтоб об них здесь
упоминать, можно было догадываться об их положении: лишь только японцы,
подозревая, что мы хотим напасть на их селения, сказали об этом курильцам и
погрозили наказать их за наши поступки, то они, имея причину так же дурно
мыслить об нас, как и японцы, стали опасаться, чтоб не потерять голов, и для
спасения жизни желали лучше быть у нас, оставляя на жертву своего товарища,
двух женщин и ребенка, почему и просили меня взять их с собою.
Я старался их убедить, что им японцев бояться нечего; мы им ни
малейшего зла не желаем и не сделаем, следовательно и они нам вредить не
захотят, что мы только сыщем гавань, запасемся водою и дровами и потом
оставим берега их в покое. Для начальника японского послал я в подарок
четыре бутылки французской водки, узнавши, что им отменно нравится этот
напиток.
При расставании я предложил, не хочет ли один из них остаться на шлюпе,
чтоб показать нам гавань в Урупе и, если пойдем в Урбитч, служить
переводчиком. На предложение мое все они тотчас согласились остаться, но
этого нельзя было сделать; итак решено было оставаться Алексею, а прочим
ехать на берег.