"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

по отъезде нашем из селения японцы отправили в Урбитч с подобным известием
байдару (большую лодку), которую мы и сами видели, когда она отправилась.
Сверх того, вот какие вести сообщили нам курильцы. Японцы не хотят
верить, чтоб мы пришли к ним за каким-нибудь другим делом, кроме грабежа,
почему они давно уже все свое имущество отправили внутрь острова.
Весть сия крайне огорчила всех нас. Однакож курильцы утешили нас
уверением, что не все японцы так мыслят о русских, но один только здесь
находящийся при них начальник и товарищи его считают русских грабителями и
боятся их, чему, конечно, причиною чрезвычайная трусость сих людей.
В доказательство они рассказали нам свои приключения. В прошлом лете
принесло их сюда бурей. Японцы их взяли, посадили в тюрьму и предлагали им
множество вопросов касательно сделанного на них русскими нападения. Они
отвечали, что курильцы в поступках русских никакого участия не имели. После
этого объявления (продолжали курильцы) японцы сделались к ним добрее, стали
их содержать лучше и наконец велели немедленно отпустить, одарив пшеном,
саке, табаком, платьем и другими вещами, а теперь они сюда привезены с тем,
чтобы им с первым благоприятным ветром отправиться на свои острова.
Между прочими разговорами, когда они сделались посмелее от двух рюмок
водки, часто упоминали они, что имеют крайнюю нужду в порохе, что им зимою
нечем будет промышлять зверей и что япони (так называют они японцев) все им
дают, кроме пороху. Частое повторение о порохе нетрудно было понять: они
хотели просить его у меня, но не смели, а я, будучи уверен, что они имеют в
нем надобность действительно только для промыслов, дал им полтора фунта
мелкого английского пороху, прибавив к тому еще табаку, бисеру и сережек.
Позднее время не позволяло мне продолжать с ними разговор, и я отпустил их в
10-м часу на берег, сказав, чтобы они сколько возможно старались изъясниться
с японцами и уверить их и нашем миролюбивом и дружеском к ним расположении.
Безветрие, продолжавшееся во всю ночь на 18-е число, не позволило нам
удалиться от берега, а рано поутру увидели мы едущую к нам байдару под
флагом.
Около 8 часов байдара подъехала к нам так близко, что виден был белый
кусок мата или рогожки вместо флага, а вскоре после того узнали мы старых
своих друзей, курильцев, тех же самых, которые и вчера нас навестили. С ними
был еще один молодой мужчина, который называл себя Алексеем Максимовичем.
Мужчины были в японских длинных и очень широких халатах, с короткими,
широкими же рукавами: халаты сии сшиты из толстой бумажной материи синего
цвета с частыми сероватыми полосками. Женщина была в парке{14}, сшитой из
птичьих шкур; на спине у ней, для украшения, висели в несколько рядов носы
топорков {*10}; на голове был бумажный платок. Мужчины были с открытыми
головами; на ногах торбасы, или русские бахилы, сделанные из горл сивучей.
Есаул взошел на шлюп босой, но, прежде нежели поклонился или стал с
нами говорить, сел на шкафуте, надел свои торбасы, а потом подошел ко мне и
присел с таким же подобострастием, с каким они кланяются японцам. Из этого я
заключил, что у них неучтиво босому показаться людям, которых они уважают.
Человек он лет пятидесяти и, повидимому, очень дряхлый; маленькую дочь свою
во все время таскал он у себя за спиною в своем халате, придерживая
веревкою, кругом его обвязанною, которая обыкновенно была против груди
спереди, а когда надобно было ему действовать руками, то, чтоб, сжимая
плеча, она не мешала, он поднимал ее на лоб, для чего в том месте, где
веревка должна касаться лба, пришит был к ней широкий ремень.