"Геннадий Головин. Чужая сторона" - читать интересную книгу автора

Должно быть, сильно и горячо умела чувствовать добрая эта душа. Должно
быть, много еще было в ней пылкости, не припорошенной мелкой житейской
пылью.
Потому что вдруг - как бы вспышкой - словно на миг вспыхнувшим новым
зрением она увидела Чашкина совсем другим, совершенно незнакомым.
...Он был в армейском. Мятая пилотка с криво повисшей звездочкой
расклепанным колпаком сидела на ежом стриженной голове. На дочерна
пропотелой, заваксившейся от грязи и оружейного сала гимнастерке ни единой
медальки, ни единой блесточки не было.
Он сидел на чем-то низком, почти на земле - терпеливо, измученно,
смирно, как и в приемной сейчас сидел, но как бы на другом фоне: среди
скорбного хаоса постигнувшей его страну беды, тяжело обронив набрякшие
усталостью руки, покорно затурканный, нескладный, несправный - сидел, будто
на минуту только присел перевести дух, а вокруг простиралась серая
безбрежность предназначенной ему военной работы.
(С Любой и раньше изредка случались эти, всегда нежданные, накаты
ясновидения - нововидения, надо бы сказать, - и она втайне гордилась ими, а
за людьми, которых так увидела, с жгучим интересом потом следила,
исподтишка, надеясь, должно быть, и в обыденной жизни увидеть в них что-то
из того, что она уже знала о них.)
Малое мгновение длилось наваждение это. Люба сморгнула его и тихонько
рассмеялась, как всегда, не умея объяснить себе, что случилось, только
чувствуя, что случилось что-то хорошее...
В этот момент раздался звонок над дверями кабинета: Вячеслав Иванович
вызывал.
Она прошла в кабинет, с полминутки побыла и вновь возникла, совсем
незнакомая: сонно-сияющая, как бы тихонько одурманенная, а нежные крылышки
ее утончившегося носика еще весело-гневливо потрепетывали, внимая, должно
быть, ускользающему запаху колдовского деркачевского одеколона.
- Он вас просит, дядя Ваня, - сказала она, как сквозь сон. - Спросил,
по какому делу... И вот - просит.
Чашкин неприятно взволновался, аж закряхтел от досады и внятного
ощущения насилия над собой. Не хотел он ни с кем сейчас говорить! А уж с
начальством - тем более.
Все же поднялся. Все же пошел, отчетливее, чем всегда, обозначая
походку подневольного человека.

Вячеслав Иванович Деркач возвышался над столом в позе державной. Однако
уныло пуст был стол, и было в позе директора что-то от человека, лишь на
минутку присевшего - ну, к примеру, в ожидании важного телефонного звонка...
Он смотрел на вошедшего Чашкина так, словно бы силился вспомнить, зачем
ему понадобился этот человек.
Сероватая скука, малость настороженности, немного терпеливого
высокомерия, много небрежения и почти полное отсутствие хоть какого-нибудь
интереса были во взгляде, которым смотрел Деркач на Чашкина, удивительнейшим
образом умудряясь не видеть его!
(Здесь, конечно, надо разобраться. Глаза Вячеслава Ивановича были в
полной исправности. Они достаточно отчетливо запечатлевали и черты этого
курьезного лица, и торчащие по-школьному уши, и кургузое это полупальтишко,
но, как бы сказать, - и эти вполне зримые черты, и то, что он узнал со слов