"Сергей Николаевич Голубов. Когда крепости не сдаются (о Карбышеве) " - читать интересную книгу автораже кончилась, не получив огласки.
- За-ту-шить! То есть вы хотите, чтобы я, капитан Заусайлов, спасая собственную шкуру, обманул командира полка, начальника дивизии, коменданта крепости и... самого государя императора? Значит, присяга - под каблук и... все такое прочее. Нет, Дмитрий Михайлович, не смогу! Карбышев внимательно и серьезно слушал Заусайлова. Только так Заусайлов и должен был рассуждать. Вот он молодым юнкером военного училища стоит на часах с ружьем у ноги. Душа его священнодействует, а тело - прекрасно отделанная, неподвижная статуя, модель для этюда к картине Коцебу. Вот он в день производства сияет новенькими эполетами на широких плечах. Кто-то - брат, сестра, приятель - дотронулся до эполета: он - за шашку: "Не сметь прикасаться к офицерскому знаку!" Такие случаи бывали, - Карбышев знал о них. Интеллектуальная малограмотность Заусайлова ясна. Мысль его прямолинейна и тупа, но зато она - его собственная. Можно было бы оставить Заусайлова во власти этих мыслей, предоставить его собственной судьбе... Карбышев был добр и отзывчив, но беспричинного тяготения к так называемым симпатичным людям никогда не испытывал. Инстинктивную слабость к этаким людям он даже признавал, про себя, вреднейшей вещью. Он думал: "Симпатичные люди - вроде десерта, вроде сладкого на обед. Приятно, но сыт не будешь. Главное в жизни - вовсе не сладко. А правда жизни похожа на черный хлеб..." С академических времен Карбышев привык сдерживаться, изменяя этой привычке только в обществе самых близких людей, да еще в горячке фортификационных споров. Заусайлова он знал давно, но вовсе не считал близким человеком. Стараясь спасти его, он думал не столько о нем, сколько о жестоко ответить за невольную провинность. Однако что же отсюда следовало? Неужели солдат Романюта был Карбышеву ближе, чем капитан Заусайлов?.. ...Опершись о прилавок и молодцевато изогнув спину, поручик-искровик употреблял отчаянные усилия, чтобы раздуть в Броне искру интереса к своей незаурядной личности. Но ни байронические жалобы на гарнизонное безлюдье, ни парадоксы из недавно прочитанного "Дориана Грея" не действовали на хорошенькую девушку. Впрочем, она сразу оживилась до блеска в огромных темных глазах, когда незаурядный поручик с мрачным пафосом заговорил о скорой войне. - Секрет победы - в авиации... - А разве у нас есть авиация? - спросила Броня, ласково поблескивая глазами. - Как вы думаете? - воодушевился поручик, - у нас дивная авиация. До перехода на искровой телеграф я был прикомандирован к воздухоплавательной школе. Я знаю... В августе прошлого года я снаряжал "Ньюпор" для штабс-капитана Нестерова, когда он первый в мире описал мертвую петлю над Куреневским аэродромом. А два месяца назад Нестеров перелетел из Киева в Гатчину за двадцать три с половиной часа, считая все остановки... - Это - так, - задумчиво сказала Броня, - у нас есть Нестеров, у нас есть вы - множество прекрасных офицеров. Но есть ли у нас авиация? Есть ли у нас в действительности искровой телеграф? Поручик снисходительно улыбнулся. - Библейская наивность! Броня с детской шаловливостью высунула розовый кончик языка. |
|
|