"Джон Голсуорси. Из сборника "Форсайты, Пендайсы и другие"" - читать интересную книгу автора

песок. Нигде ни клочка тени.
Дикон показывал ему приметы местности. Керситер не мог их разглядеть и
буквально через каждые десять минут думал: "Я спятил". Ночевали они на
овцеводческих фермах. У владельцев этих ферм Керситер заметил тот же
неподвижный, упорно погруженный в пустоту взгляд, что и у Дикона. Бурная
веселость их приветственных возгласов очень скоро испарялась, и глаза их
тотчас же снова принимались искать что-то вдали. "Очевидно, они ищут воду",
- подумал он. С чувством отчаяния смотрел он на колодцы и небольшие
ирригационные сооружения. Это было похоже на то, как если бы кто-нибудь
пытался выстирать одеяло, сморкаясь в его уголок. На второй день появилась
скудная трава; на ней паслись овцы. Утром и вечером Керситер неизменно ел
баранину с помидорами и пил чай со сгущенным молоком. Интересно, сколько
времени потребуется для того, чтобы рубашка его посинела, а глаза неподвижно
уставились в пустоту.
К концу второго дня, когда уже спустились сумерки, они доехали до
диконовской "усадьбы". Четверо чернокожих и один шотландец встретили их с
интересом, который, впрочем, сразу же сосредоточился на содержимом фургона.
Вокруг дома росли пять развесистых эвкалиптов. Было почти прохладно, и,
войдя в гостиную, Керситер впервые, после выезда из Перта почувствовал себя
уютно. Здесь были плетеные кресла и книги; желтый ирландский терьер с
длинным хвостом подошел к нему и лизнул ему руку. Туземная женщина принесла
какой-то желтый напиток - смесь виски с лимоном и сахаром.
- Вот мы и дома, - сказал Дикон. - Располагайтесь, как вам нравится.
Это очень удобное кресло. Ужин будет готов через час.
Сидя в большом кресле наедине с собакой, Керситер посмотрел на звезды,
поблескивавшие сквозь листву эвкалиптов, и странное чувство умиротворения
снизошло в его душу. Итак, он достиг края земли! Дальше, как говорил Дикон,
простирается "ничто" - безграничная безводная пустыня, песок и звезды. И
"этот субъект" прожил здесь двадцать лет! В эту минуту Керситера охватил
какой-то благоговейный трепет - такое настроение навевают пейзажи старинных
итальянских мастеров. Сколько в нем мужества и уверенности в себе! Но, быть
может, в этом холодном спокойствии звезд есть какие-то колдовские чары, а
человек этот зачарован, законсервирован среди песка и пустого пространства?
Интересно, через сколько времени можно будет законсервировать Генри
Керситера, чтобы он отряхнул прах добывания денег с ног своих и спокойно
уселся на краю пустоты? Что за вздор! За домом, наверное, взошла луна,
потому что листья эвкалиптов, изогнутые, словно сарацинские сабли,
переливались серебряным блеском, овеваемые легким ветерком. Кто-то вырезал
из небесного свода звезды, размельчил их в порошок, и от этого небо стало
белесовато-синим, а земля казалась припорошенной звездною пылью. И по этой
посыпанной пудрой поверхности, словно глубокие синие реки, струились тени
эвкалиптов.
"Я проучу эту гадину". Мстительные слова никак не вязались с этим
законсервированным покоем. Нет, этим субъектом все еще владеет страсть,
которая двадцать лет назад привела его сюда, на край земли, страсть, которая
гнала его вперед, заставляя источать кровь из камней и воду из песка. Именно
эта вдохновенная страсть населяет людьми иссохшую пустыню, создает
промышленность, словно воду из колодца, добывает деньги. До его слуха
донеслось тихое, сладостное посвистывание чернокожего, который играл на
дудочке, сделанной из раковины; слышался жесткий, металлический шорох