"Джон Голсуорси. Из сборника "Смесь"" - читать интересную книгу автора

голову набок, восторженно слушает жаворонка. С безмятежным восхищением
любовался он закатами и красивыми пейзажами. Но самую большую радость
доставляли ему летние путешествия в Италию или куда-нибудь в Альпы, и память
его хранила множество названий горных вершин, перевалов, итальянских
гостиниц. Он любил ходить пешком и для пожилого человека был вообще очень
подвижен. Помнится, в шестьдесят лет он ездил верхом, хотя никогда не был
спортсменом, потому что охота ему не нравилась, а для рыбной ловли
недоставало терпения, так что время, которое можно было бы посвятить такого
рода занятиям, он предпочитал проводить в любимых горах. Поклонение красоте
во всех ее видах, как это ни странно, не ослабевавшее с годами, было еще
более органичным и восторженным оттого, что на него никак не влияли ни
традиции, ни формальная культура. Я думаю, что он перенял любовь к красоте
от матери, о которой всегда говорил как о "самой красивой женщине в трех
столицах". И эта любовь, чувственная и горячая, как пламя, пронизывала все
его существо и словно выделяла его из большинства окружающих. Хорошенькое
личико, стройная фигурка, нежная мелодия, танцы, пение дрозда, луна меж
ветвями тополей, звездные ночи, сладкие запахи и язык Шекспира - все это
глубоко трогало его, тем более, что он сам не умел ярко выражать свои
чувства. Его литературные опыты были до крайности наивны и высокопарны;
правда, стихи в юмористическом духе удавались ему лучше; в целом же он
словно стыдился, как и его современники, выражать сокровенные чувства иначе,
как в классическом стиле. И все же его литературные вкусы были проникнуты
католицизмом. Выше всех он ставил Мильтона, восхищался Байроном, а Браунинга
просто не читал; из романистов любимым автором его была Джордж Элиот, а в
поздние годы, как это ни странно, - Тургенев. Помню, когда начали выходить
переводы произведений этого писателя, он с нетерпением ждал томиков в желтых
переплетах. Он сам не знал, почему они ему нравились, - ведь от этих русских
имен только язык сломаешь; но я уверен, все дело было в том, что эти
произведения писал человек, который обожествлял красоту.
Он читал и ценил Диккенса и Теккерея, хотя находил, что первый немного
увлекается гротеском, а второй - сатирой. Скотт, Троллоп, Мэрриэт, Блэкмор,
Харди и Марк Твен тоже ему нравились, Мередита же он считал "слишком
туманным".
Завзятый театрал, он тем не менее весьма сдержанно относился к
современным актерам, отдавая предпочтение славной плеяде прошлого - Эдмунду
и Чарлзу Кину, Чарли Мэтьюзу, Фаррену, Пауэру, "Крошке Робсону" и Элен Фоси.
В то же время он был страстным поклонником таланта Кейт Вогэн - это
свидетельствовало о широте взгляда человека, чьи вкусы сформировались под
влиянием мастерства Тальони {Мария Тальони - знаменитая итальянская балерина
XIX века.}.
Он питал отвращение к манерной игре Ирвинга и признавал его только в
"Людовике XI", "Колоколах" и "Карле I" {Английский актер Генри Ирвинг
прославился в 60-е годы XIX века исполнением главных ролей в пьесе
ирландского драматурга Бусиколя "Людовик XI", в инсценировке романа
французских писателей Эркмана и Шатриана "Польский еврей", поставленной под
названием "Колокола", а также в пьесе У. Уиллса "Карл I". Впоследствии играл
главные роли в пьесах Шекспира.}.
В его посещениях театра сохранилось что-то от былого блеска. Он
приезжал туда не иначе, как в тончайших лайковых перчатках бледно-лилового
цвета, и в конце акта, если спектакль ему нравился, довольно высоко поднимал