"Василий Голованов. Путешествие на родину предков, или Пошехонская сторона" - читать интересную книгу автора

заметил внутри также вот от руки вычерченные схемы и карты. С легкомыслием
москвича, привыкшего в обиходе к компьютеру и разного рода копировальной
технике, я попросил эту тетрадь часа на два, чтобы сделать копию. Принимая
"записки" из рук Купцова, я ощутил, с какой неохотой расстается он с ними.
"Творец единственного в своем роде произведения не может внутренне не
противиться тиражированию своего детища", - подумал я. Я полагал, что
знаю цену единственным экземплярам книг, к тому же рукописных. Я еще не
знал, что Купцов, почти не зная меня, отдал в мои руки сокровище - ведь я
не читал "записок".
И, по совести сказать, не ждал от них слишком многого, полагая, что в
лучшем случае окажутся они дневником умного и наблюдательного человека,
переполненным, как и всякий дневник, бесчисленными подробностями, под
которыми погребены два-три факта действительно любопытных. Поэтому задача
виделась мне в чисто техническом аспекте: отксерить 80 разворотов
рукописной книги и спокойненько выбрать из нее все, что нужно.
Но ведь - Пошехонье. Сделать ксерокопию в Весьегонске оказалось
решительно невозможно. Я побывал в приемной главы администрации, в отделе
культуры, в земельном отделе и даже в пожарной части. Единственный еле
живой ксерокс я отыскал именно там, но - злой рок! - он был слишком мал,
чтобы копировать страницы большего, нежели стандартного, формата.

Тогда-то и случилось самое страшное. Устав от беготни по городу, я зашел в
ресторан, заказал себе ужин, в ожидании его раскрыл "записки" и стал
читать. А потом достал свою тетрадь и стал писать. Писал, пока не устала
рука и официанты не уставились на меня, как на сумасшедшего. Потому что
это в Париже человек, пишущий в кафе, - заурядность. А в Весьегонске
такой манере поведения надо еще найти объяснение. А объяснение было
простое: я попал в западню. В руках у меня было сокровище, а унести его с
собой я не мог иначе, как переписав всю эту тетрадь от начала до конца -
все 160 страниц. Потому что, раскрыв записки ученого агронома П.А.
Сиверцева, я улетел в них с головой. Я, наконец, обрел то, что искал: тот
поэтический контекст, в котором мог родиться и стать тем, кем он стал, мой
прадед Николай Николаевич.

В последующие сутки я сначала писал, а потом просто надиктовывал на
диктофон куски из записок ученого агронома Сиверцева. Собирать предания о
Весьегонске он начал в 1902-м, последние записи сделал спустя тридцать лет.
И получилась великолепная коллекция историй. Благодаря ей впервые
Весьегонск явился мне не заколдованной оцепенелой провинцией, а напротив -
волшебным, полным смысла и красоты самобытным пространством, вполне
достойным служить сценой для того божественного спектакля, что
разыгрывается из века в век, приглашая к участию каждого. И знатного, и
простолюдина, и самодура-правителя, и заговорщицу-бомбистку, и святого, и
чернокнижника, и счастливого любовника, и обманутого мужа, и
идеалиста-мечтателя, и прагматика-купчину, и лицедея, и того предводителя
уездного дворянства, который вдруг бросил все и, не зная даже английского
языка, уехал в Америку, на последние деньги купил лесопилку... а в
результате основал на побережье Флориды город Санкт-Петербург, выстроил
университет в Уинтер-Парке, отель в Сарасоте, а в Ашвилле - здание
федерального суда. Очень многое вдруг связалось. И стало ясно, что как бы