"Эбрахим Голестан. Падение" - читать интересную книгу автора

ней Азиза; теперь же, хотя он знал, не догадывался, а знал наверняка, что у
Азиза нет и не может быть никаких сведений о его жене, он уже не мог не
пойти к нему и не расспросить о ней.
На всем пути до Азизова дома его так и тянуло вернуться, не ходить
туда, но ноги сами несли его вперед. И вот он очутился перед дверью Азиза, и
лицо жены замаячило перед его глазами.
Какая-то женщина отворила дверь и сказала:
- Они отсюда уехали.
- Куда?
- Поменяли дом.
- Знаете куда? - Он не спрашивал, а утверждал.
- Нет.
Он вдруг успокоился, но только не знал, останется ли и дальше спокойным
или снова поддастся волнению и тревоге, когда они начнут одолевать его... Но
надо было прервать молчание:
- Давно?
- Это будет... э... - Женщина никак не могла точно припомнить и наконец
сказала:
- ...через несколько дней после женитьбы.
Вроде бы ничего не случилось. Совсем ничего. Просто он понял, что он
лишний. Он ни к чему.
Ночью он сразу крепко заснул. А утром пошел на работу, ни о чем не
размышляя, сознавая, что делает. Пошел, будто и всегда так было; а так это
было или не так - откуда он знал... Его словно несло какой-то волной, а
куда - он не мог и не хотел понять. Ему было безразлично, движется ли он по
ровному пути или преодолевает спуски и подъемы. Он ничего не видел и не
слышал, в голове было пусто. И весь он был опустошен. Ночью он пришел в
публичный дом, пришел, словно животное, которое напрямик, ничего не
разыскивая, никуда не спеша, а просто испытывая жажду, идет к водопою.
Острый и терпкий вкус водки притянул его, потом закружилась голова, лениво,
потом быстрее, а потом пьяное отупение, ничего не ищущее, никуда не
спешащее, все сильней охватывало его. В нем осталось только предчувствие
жажды и жажда.
Потом в его руках оказалось чье-то тело, чья-то кожа была прижата к его
коже, а перед своими глазами он увидел глаза, которые то закрывались, то
глядели в потолок, а напротив его губ двигалась чья-то челюсть, жующая
смолку. Он тоже двигался; оцепенение не проходило, но острый резкий запах
водки возбуждал его, и он двигался; а потом лицо Фатимы, прозрачное,
овеянное дымкой, стало опускаться на этот движущийся рот. Вдруг он
вздрогнул - не потому, что ее лицо исчезло, но зачем она вообще приходила?
да и она ли это была или та, настоящая, что сейчас на самом деле была с
ним... и вот уже это была не она и не та, что вправду сейчас была с ним, а
это был он, он сам... кусок того лица, которое он привык видеть в разбитом
зеркале, обрамленный осколком кривого стекла с отбитыми краями, надвинулся
на движущуюся челюсть и уставился на него, на самого себя - а челюсть того,
другого, лица все двигалась, жуя смолку, и он уже ничего не видел, кроме
этих двух лиц, и в животе поднималась волна тошноты, она подступала к горлу
(чьему? к горлу той, настоящей? или той, что осталась на сухой стене? или
того, кем он был раньше? или к его собственному горлу?), челюсть больше не
жевала, кости и мясо под его руками задвигались, и не было уже разбитого