"Эбрахим Голестан. Падение" - читать интересную книгу автора

все слушал, хотя голос жены уже не звучал страдальчески, теперь этот голос
сам мучил его, давил, унижал, загонял его в угол, лишал сил. Он слушал, не
слыша, не понимая, и трепетал. А голос пробуждал в нем воспоминания, и
желанный образ вставал перед ним. Как хороша она, когда ходит, когда
смеется, когда отдается! Все это виделось не таким, как в реальности, а
прикрытым завесой желания. Он смотрел и ужасался, ему хотелось, чтобы не
было того, что он только что слышал. Но оно было, и он не знал, что делать,
и содрогался, вернее, это ненависть его содрогалась, а не он сам,
понимающий, что обманулся, и не верящий, что обманулся. Он перестал слышать,
что говорит жена. А когда пришел в себя, ее в комнате не было. Было только
разбитое зеркало на стене.


* * *

Все представлялось ему теперь расколотым надвое, раздробленным на
множество частей, и это страшило его. А как-то ночью он (изможденный,
бессловесный, всем чужой) случайно проходил мимо дома, где совершалось
оплакивание мучеников веры.
Погода уже становилась жаркой. Внутри у него все пересохло, он был
словно в бреду. Услышав траурные вопли, вошел и оказался в толпе рыдающих; и
вскоре, нисколько не вникая в смысл траурных причитаний толстого шейха на
кафедре, а чувствуя только, что этот голос мучает его, сам принялся плакать.
Сначала он плакал вместе со всеми, потом его плач отделился от общих
рыданий. Он плакал не потому, что слушал историю гибели праведников, и не
потому, что плакали все, - нет, это было, как будто прорвался давно
созревший нарыв. А по дороге домой сильное желание завладело им и не
отпускало его - ни дома, когда он старался не смотреть на жену, ни во дворе,
куда он выходил вымыть в бассейне руки и ноги, ни когда лежал, уставившись в
темноту, и тщетно пытался заснуть; к неотступному желанию примешивалась
горечь, она мучила его, а соседство жены вызывало в нем только острое
чувство отчуждения, он поневоле представлял себе все, что бывало между ними
прежде, а она была здесь, совсем рядом, но не звала его, не искала больше их
близости. Он не находил покоя, пока наконец не получил облегчения,
обратившись за помощью к самому себе и пустив в ход руки. Дыхание жены стало
неслышным. Глубокая тишина стояла в комнате, и он чувствовал, что в этой
тишине кто-то смотрит на него и слушает, и раньше тоже так было; но теперь
это уже не смущало его, он больше не стыдился и своего недавнего плача - все
это уже не несло в себе осуждения. Он теперь изменился, и все это ничего для
него не значило, потому что все это не имело отношения к его открытию, к
тому, что он только что нашел для себя и что уже никогда не потеряет. Это -
его и только его, он сам по себе и не нуждается ни в ком, ни от кого не
зависит. Он сам заменит для себя всех прочих, а все, что вне его, - чужое, а
внутри него - он сам, единственно близкий, и этой близости для него
достаточно.
Наутро, когда он проснулся, эта близость осталась где-то между сном и
пробуждением, а вместо нее были тревога и сомнение - было это или нет? А
когда жена, свернув постель, посмотрела на него, он без страха встретил ее
взгляд. Еще вчера он пришел бы в трепет, но сегодня было не то, что вчера.
Теперь его уже не бросало в дрожь от взгляда жены, и он, несмотря на все