"Эбрахим Голестан. Калека " - читать интересную книгу автора

прислонившись к своей свернутой постели.
______________
* Ага - господин; почтительное обращение к мужчине.

И в сплетениях нитей старого истрепанного паласа, покрывавшего пол его
комнаты, виделось ему...
...вот уже который день он не носил Манучехра на спине, потому что у
того нарывало бедро. Он все время сидел возле Манучехра и развлекал его, и,
когда к ним пришел доктор, кто-то сказал: Хасан пусть останется. На голове у
доктора была чалма, на плечах - аба и на носу очки. Манучехр боялся и все
жаловался, что болит бедро. Он растирал руки Манучехра и говорил:
"Бооольна..." Доктор сказал: "Хорошо". Ханум, сама плача, уговаривала
Манучехра не плакать. Доктор велел ханум выйти. Ханум поднялась, но никак не
уходила, и доктор сказал аге: "Скажите ей, чтоб ушла". Ага резко сказал: "Ну
что не уходите?" Ханум заплакала, и, пока она не вышла, доктор не откинул
свою абу. Ага затворил дверь, запер ее на задвижку и сказал Манучехру: "Не
плачь". И еще прикрикнул сердито: "Сказано тебе, заткнись!" Он очень боялся
и сам не понимал, говорит он или молчит, но тут услышал собственный голос:
"Бооольна". Доктор сказал: "Разденьте его". Ага дал ему подзатыльник. Снимая
с Манучехра шальвары, он ощутил биение сердца и свое частое горячее дыхание.
Бедро у Манучехра распухло и посинело.
Манучехр вырывался, а он так застонал, когда доктор вскрывал ланцетом
нарыв, что Манучехров отец зарычал на него: "Гаденыш паршивый, ты-то чего?"
Он умолк, но чувствовал, что гортань его беззвучно повторяет крики
Манучехра, он смотрел на Манучехра, и слезы текли по его лицу. После этого
Манучехр несколько дней оставался в постели, и он гадал, пройдут теперь ноги
или останутся, как были, хотя и знал, что Манучехр - калека от рождения. А
когда ранка затянулась, он снова стал таскать Манучехра на спине.
Каждый день, когда они шли гулять к мечети, они проходили по улице, где
у одной из дверей сидела девочка-калека. Прося милостыню, она повторяла:
"Подайте, чтобы добрый Боженька вас не сделал хромыми". И ни по какой другой
дороге нельзя было донести Манучехра до мечети. Мечеть была большая, и
деревья там росли большие, на помостах лежали тростниковые циновки, и можно
было из тростинок смастерить человечка, а Манучехра усадить на помост.
Взрослые сидели под деревьями возле помостов или, стоя на них, слушали
проповедника, говорившего с каменной кафедры. С деревьев облетала листва,
как будто маленькие крылышки, дрожа, взлетали и опускались, кружились под
деревом и, наконец, падали на землю. Стволы деревьев были покрыты сухой,
растрескавшейся корой, а если кору содрать, под ней была видна
светло-коричневая древесина. Вдоль деревьев тянулся арык с пересохшим
каменистым дном. На одном из свободных помостов во дворе играли дети. Он
показывал на них Манучехру, и Манучехр говорил: "Ты тоже пойди". А он
отвечал: "Я - значит ты", и дети звали его Манучехром, потому что не знали,
что это не Манучехр с ними, ведь он-то назвался им Манучехром, а сам смотрел
на Манучехра, который сидел в углу и кричал и смеялся вместе с ребятами и не
мог сдвинуться с места. А когда налетал ветер, ветви деревьев раскачивались
и густые телефонные провода, прикрепленные за белые фарфоровые чашечки к
столбам позади крыши мечети, согласно издавали громкий звук, повергавший его
в оцепенение и изумление. И он всегда носил Манучехра к мечети, хотя туда не
было другой дороги, кроме как по улице, где сидела девочка-калека. Осенью