"Уильям Голдинг. Хапуга Мартин" - читать интересную книгу автора

другой карман. На лице замерло тревожное, сосредоточенное выражение. Пошарив
поглубже, он вытащил позеленевший полупенсовик, обрывок веревки и скомканную
обертку от плитки шоколада. С огромной осторожностью развернул фольгу -
внутри ничего не оказалось. Он вплотную приблизил лицо к блестящей бумажке,
скосив на нее глаза. В одном из изгибов уцелела единственная коричневая
крошка. Он высунул язык и слизнул ее. Мгновенное острое ощущение сладости
пронзило его и исчезло.
Прислонившись к каменному гному, он дотянулся до носков, надел их. Взял
гольфы, скатал, опустил верхнюю часть, а из нижней соорудил что-то вроде
ботинок.
Приникнув головой к гному, закрыл глаза. Солнце согревало плечо, внизу
плескалась вода. В голове одна за другой мелькали сцены из прежней жизни,
звучали какие-то голоса. Он ощущал все признаки наступающей дремоты, но
сон - глубокий, мертвый - не брал его. Существо в центре шара бодрствовало,
проявляло активность, не зная усталости.
- Эх, сейчас бы в кровать с простынями, пинту-другую чего-нибудь
выпить, поесть горячего. А еще бы теплую ванну.
Некоторое время он молча сидел, а существо перескакивало с мысли на
мысль. Он вспомнил, что речь служит доказательством целостности личности, и
вновь зашевелил губами:
- До тех пор, пока я все это хочу, но могу и обойтись; до тех пор, пока
могу сказать себе: я один на скале посреди океана и должен бороться за
жизнь, - я продержусь. В конце концов, по сравнению с теми дубарями, которые
сейчас идут на посудинах Его Величества, мне ничего не угрожает. Они-то и
представления не имеют, в какой момент взлетят на воздух. А вот посмотрел бы
я на ту штуковину, которая сдвинет с места эту скалу.
Внутри Вселенной, куда не проникало зрение, продолжало плясать и
метаться существо, не умеющее постичь себя самое.
- Ладно, так или иначе, днем спать ни к чему. Хватит с меня ночных
кошмаров.
Он резко встал и окинул взглядом горизонт:
- Одеться и поесть. Одеться к обеду.
Он скинул гольфы и оделся, напялив на себя все, кроме куртки и плаща.
Гольфы натянул до колен поверх брюк. Встал во весь рост, и в неподвижном
воздухе зачастили слова:
- Это место я назову Смотровой Площадкой. Наблюдатель будет прозываться
Гномом. А ту освещенную солнцем скалу, ту, куда я доплыл, - Скалой Спасения.
Место, где я добываю мидий и прочую еду, пусть будет Столовой Скалой. А то,
где я ем, - Красным Львом. Участок с южной стороны, где переплетаются
водоросли, назову Большим Утесом. Ну а вот тот утес с западной стороны, с
воронкой внутри...
Он замолчал в поисках подходящего названия. Чайка, парящая в лучах
солнца, приблизилась, увидела две фигуры, стоящие на Смотровой Площадке,
вскрикнула, обезумела, скользнула на крыло и, описывая круги, унеслась
прочь. Но тотчас, опустившись пониже, на уровень его правой руки, вернулась
назад и пропала внутри утеса. Он сделал несколько шагов и заглянул вниз. С
левой стороны виднелся вертикальный, почти непрерывный спуск, переходящий в
расселину посреди утеса, над которой начиналась воронка. Справа основание
отвесной скалы, заслоненное выступающим углом Смотровой Площадки, было
скрыто. Он подполз на четвереньках к краю и заглянул вниз. Утес