"Уильям Голдинг. Хапуга Мартин" - читать интересную книгу автора

сторону под углом, повторяющим изгиб выемки; в глубине было темно.
Казалось - там суше, чем на всей остальной скале. Голова прекратила
вращение; он растянулся рядом с впадиной, как раз когда солнце скрылось из
виду, и начал поворачивать к ней тело, борясь с намокшей одеждой, без слов -
на них не хватало сил, только тяжелое дыхание вырывалось из открытого рта.
Он медленно поворачивал себя, пока белые гольфы не оказались у края щели.
Наклонившись, он опустил в нее ноги, лег плашмя на живот и стал тихонько
извиваться, как змея, которая тщится сбросить с себя кожу. Глаза оставались
открытыми, взгляд блуждал. Он с усилием потянул с себя куртку и плащ. Плащ
поддавался с трудом, и приходилось ерзать, пятиться, совершая массу
разрозненных движений, подобно раку, забирающемуся в глубокую щель под
водой. Теперь он уже втиснулся в выемку по самые плечи, скала цепко схватила
тело. Мешал спасательный пояс, и он подталкивал его, пока мягкая резина не
обняла верхнюю часть груди. Возникали и исчезали неспешные мысли, глаза
оставались пустыми, разве только вода капала из правого глаза, там, где в
него вонзалась игла. Рука отыскала затычку, и он снова медленно принялся
надувать пояс, пока резина на груди не приобрела упругость. Он обхватил себя
руками, с каждой стороны оказалась белая ладонь. Уронил голову, левой щекой
прижавшись к рукаву плаща, и прикрыл глаза - не зажмурил, а лишь слегка
прикрыл. Рот все еще оставался открытым, челюсть свернута набок. Время от
времени откуда-то снизу расселины поднималась дрожь, сотрясая руки и голову.
Вода медленно вытекала из рукавов, струилась с волос и носа, капала из
складок сбившейся вокруг шеи одежды. Теперь не только рот, но и глаза были
открыты - это позволяло как-то справляться с иглой. Только когда вода
заставляла их моргать, острие вонзалось в центр - в то место, где
сосредоточилась вся его жизнь.
Он видел, как чайки, паря над скалой, снижались кругами. Они с криком
уселись на самой вершине, подняв головы, высунув языки, широко раскрыв
клювы. Небо приобрело серый оттенок, море затянуло дымкой. Птицы галдели,
хлопали крыльями, складывая их одно над другим, и, пряча головы,
устраивались на ночлег, похожие на белую гальку, усеявшую склоны скалы.
Серый цвет сгустился, стал совсем темным. Теперь удавалось различить
несколько птиц и пятна их помета, хлопья пены в воде. Тьма заполнила
расселины, но вокруг выемки грязно-белая жижа почему-то отсутствовала, зато
темными силуэтами громоздились камни. Со стороны большой скалы дул
несильный, холодный ветер, и его невидимое, легкое дыхание создавало
непрерывный, едва слышный свист. Время от времени в угол скалы, ставшей ему
укрытием, ударяла волна. Затем наступала долгая пауза, после которой вода с
силой скатывалась на дно воронки.
Он лежал, скрючившись в своем прибежище. Левая щека покоилась на черном
прорезиненном рукаве плаща, с обеих сторон тускло светились ладони. Тело то
и дело пронизывала дрожь, и тогда плащ издавал слабый, скребущий звук.

4

Он лежал, зажатый между двумя расселинами. Сначала была скала,
подветренная, не теплая, но, по крайней мере, и не холодная, укрытая от
холода, исходящего от моря или воздуха. Скала несла с собой отрицание. Она
служила телу укрытием, и в некоторых местах приступы дрожи затихали -
вернее, просто загонялись внутрь, не принося облегчения. Он ощущал боль