"Николай Васильевич Гоголь. Вечера на хуторе близ Диканьки, ч.I (Сорочинская ярмар" - читать интересную книгу автора

тащившейся, за долгое служение, теперь на продажу. Неугомонная супруга...
но мы и позабыли, что и она тут же сидела на высоте воза, в нарядной
шерстяной зеленой кофте, по которой, будто по горностаевому меху, нашиты
были хвостики, красного только цвета, в богатой плахте, пестревшей, как
шахматная доска, и в ситцевом цветном очипке, придававшем какую-то
особенную важность ее красному, полному лицу, по которому проскальзывало
что-то столь неприятное, столь дикое, что каждый тотчас спешил перенести
встревоженный взгляд свой на веселенькое личико дочки.
Глазам наших путешественников начал уже открываться Псёл; издали уже
веяло прохладою, которая казалась ощутительнее после томительного,
разрушающего жара. Сквозь темно- и светло-зеленые листья небрежно
раскиданных по лугу осокоров, берез и тополей засверкали огненные, одетые
холодом искры, и река-красавица блистательно обнажила серебряную грудь
свою, на которую роскошно падали зеленые кудри дерев. Своенравная, как она
в те упоительные часы, когда верное зеркало так завидно заключает в себе ее
полное гордости и ослепительного блеска чело, лилейные плечи и мраморную
шею, осененную темною, упавшею с русой головы волною, когда с презрением
кидает одни украшения, чтобы заменить их другими, и капризам ее конца нет,
- она почти каждый год переменяла свои окрестности, выбирая себе новый путь
и окружая себя новыми, разнообразными ландшафтами. Ряды мельниц подымали на
тяжелые колеса свои широкие волны и мощно кидали их, разбивая в брызги,
обсыпая пылью и обдавая шумом окрестность. Воз с знакомыми нам пассажирами
взъехал в это время на мост, и река во всей красоте и величии, как цельное
стекло, раскинулась перед ними. Небо, зеленые и синие леса люди, возы с
горшками, мельницы - все опрокинулось, стояло и ходило вверх ногами, не
падая в голубую прекрасную бездну. Красавица наша задумалась, глядя на
роскошь вида, и позабыла даже лущить свой подсолнечник, которым исправно
занималась во все продолжение пути, как вдруг слова: Ай да дивчина! -
поразили слух ее. Оглянувшисъ, увидела она толпу стоявших на мосту
парубков, из которых один, одетый пощеголеватее прочих, в белой свитке и в
серой шапке решетиловских смушек, подпершись в бока, молодецки поглядывал
на проезжающих. Красавица не могла не заметить его загоревшего, но
исполненного приятности лица и огненных очей, казалось, стремившихся видеть
ее насквозь, и потупила глаза при мысли, что, может быть, ему принадлежало
произнесенное слово.
- Славная дивчина! - продолжал парубок в белой свитке, не сводя с нее
глаз. - Я бы отдал все свое хозяйство, чтобы поцеловать ее. А вот впереди и
дьявол сидит!
Хохот поднялся со всех сторон; но разряженной сожительнице медленно
выступавшего супруга не слишком показалось такое приветствие: красные щеки
ее превратились в огненные, и треск отборных слов посыпался дождем на
голову разгульного парубка
- Чтоб ты подавился, негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в голову
стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему на
том свете черт бороду обжег!
- Вишь, как ругается! - сказал парубок, вытаращив на нее глаза, как будто
озадаченный таким сильным залпом неожиданных приветствий, - и язык у нее, у
столетней ведьмы, не заболит выговорить эти слова.
- Столетней! - подхватила пожилая красавица. - Нечестивец! поди умойся
наперед! Сорванец негодный! Я не видала твоей матери, но знаю, что дрянь! и