"Николай Васильевич Гоголь. Вечера на хуторе близ Диканьки, ч.I (Сорочинская ярмар" - читать интересную книгу автора

жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное и голубой неизмеримый
океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь
потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих!
На нем ни облака. В поле ни речи. Все как будто умерло; вверху только, в
небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным
ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос
перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели,
стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают
целые живописные массы листьев, накидывая на другие темную, как ночь, тень,
по которой только при сильном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты
эфирных насекомых сыплются над пестрыми огородами, осеняемыми статными
подсолнечниками. Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом
располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости.
Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш;
небо, его чистое зеркало - река в зеленых, гордо поднятых рамах... как
полно сладострастия и неги малороссийское лето!
Такою роскошью блистал один из дней жаркого августа тысячу восемьсот...
восемьсот... Да, лет тридцать будет назад тому, когда дорога, верст за
десять до местечка Сорочинец, кипела народом, поспешавшим со всех окрестных
и дальних хуторов на ярмарку. С утра еще тянулись нескончаемою вереницею
чумаки с солью и рыбою. Горы горшков, закутанных в сено, медленно
двигались, кажется, скучая своим заключением и темнотою; местами только
какая-нибудь расписанная ярко миска или макитра хвастливо выказывалась из
высоко взгроможденного на возу плетня и привлекала умиленные взгляды
поклонников роскоши. Много прохожих поглядывало с завистью на высокого
гончара, владельца сих драгоценностей, который медленными шагами шел за
своим товаром, заботливо окутывая глиняных своих щеголей и кокеток
ненавистным для них сеном.
Одиноко в стороне тащился на истомленных волах воз, наваленный мешками,
пенькою, полотном и разною домашнею поклажею, за которым брел, в чистой
полотняной рубашке и запачканных полотняных шароварах, его хозяин. Ленивою
рукой обтирал он катившийся градом пот со смуглого лица и даже капавший с
длинных усов, напудренных тем неумолимым парикмахером, который без зову
является и к красавице и к уроду и насильно пудрит несколько тысяч уже лет
весь род человеческий. Рядом с ним шла привязанная к возу кобыла, смиренный
вид которой обличал преклонные лета ее. Много встречных, и особливо молодых
парубков, брались за шапку, поравнявшись с нашим мужиком. Однако ж не седые
усы и не важная поступь его заставляли это делать; стоило только поднять
глаза немного вверх, чтоб увидеть причину такой почтительности: на возу
сидела хорошенькая дочка с круглым личиком, с черными бровями, ровными
дугами поднявшимися над светлыми карими глазами, с беспечно улыбавшимися
розовыми губками, с повязанными на голове красными и синими лентами,
которые, вместе с длинными косами и пучком полевых цветов, богатою короною
покоились на ее очаровательной головке. Все, казалось, занимало ее; все
было ей чудно, ново... и хорошенькие глазки беспрестанно бегали с одного
предмета на другой. Как не рассеяться! в первый раз на ярмарке! Девушка в
осьмнадцать лет в первый раз на ярмарке!.. Но ни один из прохожих и
проезжих не знал, чего ей стоило упросить отца взять с собою, который и
душою рад бы был это сделать прежде, если бы не злая мачеха, выучившаяся
держать его в руках так же ловко, как он вожжи своей старой кобылы,