"Николай Васильевич Гоголь. Вечера на хуторе близ Диканьки, ч.I (Сорочинская ярмар" - читать интересную книгу автора

присутствующих. Все тотчас узнали на бараньей голове рожу Басаврюка; тетка
деда моего даже думала уже, что вот-вот попросит водки... Честные старшины
за шапки да скорей восвояси. В другой раз сам церковный староста, любивший
по временам раздобаривать глаз на глаз с дедовскою чаркою, не успел еще
раза два достать дна, как видит, что чарка кланяется ему в пояс. Черт с
тобою! давай креститься!.. А тут с половиною его тоже диво: только что
начала она замешивать тесто в огромной диже, вдруг дижа выпрыгнула. Стой,
стой! - куды! подбоченившись важно, пустилась вприсядку по всей хате...
Смейтесь; однако ж не до смеха было нашим дедам. И даром, что отец Афанасий
ходил по всему селу со святою водою и гонял черта кропилом по всем улицам,
а все еще тетка покойного деда долго жаловалась, что кто-то, как только
вечер, стучит в крышу и царапается по стене.
Да чего! Вот теперь на этом самом месте, где стоит село наше, кажись, все
спокойно; а ведь еще не так давно, еще покойный отец мой и я запомню, как
мимо развалившегося шинка, который нечистое племя долго после того
поправляло на свой счет, доброму человеку пройти нельзя было. Из
закоптевшей трубы столбом валил дым и, поднявшись высоко, так, что
посмотреть - шапка валилась, рассыпался горячими угольями по всей степи, и
черт, - нечего бы и вспоминать его, собачьего сына, - так всхлипывал
жалобно в своей конуре, что испуганные гайвороны стаями подымались из
ближнего дубового леса и с диким криком метались по небу.


МАЙСКАЯ НОЧЬ ИЛИ УТОПЛЕННИЦА

Ворог його батька знае!
почнуть що-небудь робить люди
крещенi, то мурдуютця,
мурдуютця, мов хорти за зайцем,
а все щось не до шмигу;
тiльки ж куди чорт уплетецця, то
верть хвостиком - так де воно
й вiзмецця, неначе з неба.


I

ГАННА

Звонкая песня лилась рекою по улицам села ***. Было то время, когда
утомленные дневными трудами и заботами парубки и девушки шумно собирались в
кружок, в блеске чистого вечера, выливать свое веселье в звуки, всегда
неразлучные с уныньем. И задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо,
превращая все в неопределенность и даль. Уже и сумерки; а песни все не
утихали. С бандурою в руках пробирался ускользнувший от песельников молодой
козак Левко, сын сельского головы. На козаке решетиловская шапка. Козак
идет по улице, бренчит рукою по струнам и подплясывает. Вот он тихо
остановился перед дверью хаты, уставленной невысокими вишневыми деревьями.
Чья же это хата? Чья это дверь? Немного помолчавши, заиграл он и запел: