"Николай Васильевич Гоголь. Вечер накануне Ивана Купала" - читать интересную книгу автора

тебе, ни Коржу не снилось". - Петро, поплевав в руки, схватил заступ,
надавил ногою и выворотил землю, в другой, в третий, еще раз... что-то
твердое!.. Заступ звенит и нейдет далее. Тут глаза его ясно начали различать
небольшой, окованный железом, сундук. Уже хотел он было достать его рукою,
но сундук стал уходить в землю, и все, чем далее, глубже, глубже; а позади
его слышался хохот, более схожий с змеиным шипеньем. "Нет, не видать тебе
золота, покаместь не достанешь крови человеческой!" - сказала ведьма и
подвела к нему дитя, лет шести, накрытое белою простынею, показывая знаком,
чтобы он отсек ему голову. Остолбенел Петро. Малость, отрезать ни за что, ни
про что человеку голову, да еще и безвинному ребенку! В сердцах, сдернул он
простыню, накрывавшую его голову, и что же? Перед ним стоял Ивась. И ручонки
сложило бедное дитя накрест; и головку повесило... Как бешеный, подскочил с
ножом к ведьме Петро и уже занес было руку... "А что ты обещал за
девушку?.." - грянул Басаврюк, и словно пулю посадил ему в спину. Ведьма
топнула ногою: синее пламя выхватилось из земли; середина ее вся осветилась
и стала как будто из хрусталя вылита; и все, что ни было под землею,
сделалось видимо, как на ладони. Червонцы, дорогие камни, в сундуках, в
котлах, грудами были навалены под тем самым местом, где они стояли. Глаза
его загорелись... ум помутился... Как безумный, ухватился он за нож, и
безвинная кровь брызнула ему в очи... Дьявольский хохот загремел со всех
сторон. Безобразные чудища стаями скакали перед ним. Ведьма, вцепившись
руками за обезглавленный труп, как волк, пила из него кровь... Все пошло
кругом в голове его! Собравши все силы, бросился бежать он. Все покрылось
перед ним красным цветом. Деревья все в крови, казалось, горели и стонали.
Небо, раскалившись, дрожало... Огненные пятна, что молнии, мерещились ему в
глаза. Выбившись из сил, вбежал он в свою лачужку и, как сноп, повалился на
землю. Мертвый сон охватил его.
Два дни и две ночи спал Петро без просыпа. Очнувшись на третий день,
долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь
припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки
не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит:
два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал
какого-то клада, что было ему одному страшно в лесу... Но за какую цену, как
достался он, этого никаким образом не мог понять.
Увидел Корж мешки и - разнежился: "Сякой, такой Петрусь, немазаный! да
я ли не любил его? да не был ли у меня он, как сын родной?" - и понес хрыч
небывальщину, так что того до слез разобрало. Дивно только показалось
Пидорке, когда стала рассказывать, как проходившие мимо цыгане украли Ивася.
Он не мог даже вспомнить лица его, так обморочила проклятая бесовщина!
Мешкать было незачем. Поляку дали под нос дулю, да и заварили свадьбу:
напекли шишек, нашили рушников и хусток, выкатили бочку горелки, посадили за
стол молодых, разрезали коровай; брякнули в бандуры, цымбалы, сопилки,
кобзы - и пошла потеха...
В старину свадьба водилась не в сравненье с нашей. Тетка моего деда,
бывало, расскажет - люли только! Как девчата, в нарядном головном уборе из
желтых, синих и розовых стричек, на верх которых навязывался золотой галун,
в тонких рубашках, вышитых по всему шву красным шелком и унизанных мелкими
серебряными цветочками, в сафьянных сапогах на высоких железных подковах,
плавно, словно павы, и с шумом, что вихорь, скакали в горлице. Как молодицы,
с корабликом на голове, которого верх сделан был весь из сутозолотой парчи,