"Николай Васильевич Гоголь. Статьи, напечатанные в "Современнике" (1836-1837)" - читать интересную книгу автора

дворянство и недворянство, летит под песни ямщиков. У Черного моря
безбородый, смуглый, с смолистыми усами козак, заряжая пищаль свою, поет
старинную песню; а там, на другом конце, верхом на плывущей льдине, русский
промышленник бьет острогой кита, затягивая песню. У нас ли не из чего
составить своей оперы? Опера Глинки есть только прекрасное начало. Он
счастливо умел слить в своем творении две славянские музыки; слышишь, где
говорит русский и где поляк; у одного дышит раздольный мотив русской песни,
у другого опрометчивый мотив польской мазурки.
Петербургские балеты блестят. Кстати, о балетах вообще. Постановка
балетов в Париже, Петербурге и Берлине ушла очень далеко; но надо заметить,
что совершенствуется в них только богатство костюмов и богатство декораций;
самая же сущность балета, изобретение его, нейдет в ряд с его постановкой;
балетные композиторы очень мало нового показывают в танцах. До сих пор мало
характерности. Посмотрите, народные танцы являются в разных углах мира:
испанец пляшет не так, как швейцарец, шотландец, как теньеровский немец,
русский не так, как француз, как азиатец. Даже в провинциях одного и того же
государства изменяется танец. Северный русс не так пляшет, как
малороссиянин, как славянин южный, как поляк, как финн: у одного танец
говорящий, у другого бесчувственный; у одного бешеный, разгульный, у другого
спокойный; у одного напряженный, тяжелый, у другого легкий, воздушный.
Откуда родилось такое разнообразие танцев? Оно родилось из характера народа,
его жизни и образа занятий. Народ, проведший горделивую и бранную жизнь,
выражает ту же гордость в своем танце; у народа беспечного и вольного та же
безграничная воля и поэтическое самозабвение отражаются в танцах; народ
климата пламенного оставил в своем национальном танце ту же негу, страсть и
ревность. Руководствуясь тонкою разборчивостию, творец балета может брать из
них сколько хочет для определения характеров пляшущих своих героев. Само
собою разумеется, что, схвативши в них первую стихию, он может развить ее и
улететь несравненно выше своего оригинала, как музыкальный гений из простой,
услышанной на улице песни создает целую поэму. По крайней мере, танцы будут
иметь тогда более смысла, и таким образом может более образнообразиться этот
легкий, воздушный и пламенный язык, доселе еще несколько стесненный и
сжатый.
Петербург - большой охотник до театра. Если вы будете гулять по
Невскому проспекту в свежее морозное утро, во время которого небо
золотисто-розового цвета перемежается сквозными облаками подымающегося из
труб дыма, зайдите в это время в сени Александрийского театра: вы будете
поражены упорным терпением, с которым собравшийся народ осаждает грудью
раздавателя билетов, высовывающего одну руку свою из окошка. Сколько
толпится там лакеев всякого рода, начиная от того, который пришел в серой
шинели и в шелковом цветном галстуке, но без шапки, до того, у которого
трехэтажный воротник ливрейной шинели похож на пеструю суконную бабочку для
вытирания перьев. Тут протираются и те чиновники, которым чистят сапоги
кухарки и которым некого послать за билетом. Тут увидите, как прямо-русский
герой, потеряв наконец терпение, доходит, к необыкновенному изумлению, по
плечам всей толпы к окошку и получает билет. Тогда только вы узнаете, в
какой степени видна у нас любовь к театру. И что же дается на наших
театрах? - какие-нибудь мелодрамы и водевили!.. Сердит я на мелодрамы и
водевили.
Положение русских актеров жалко. Перед ними трепещет и кипит свежее