"Николай Васильевич Гоголь. Статьи, напечатанные в "Современнике" (1836-1837)" - читать интересную книгу автора

что были упоены балетом и оперой... На драматической сцене являлись
мелодрама и водевиль, заезжие гости, которые были хозяевами во французском
театре, а на русском играли чрезвычайно странную роль. Уже давно признано,
что русские актеры несколько странны, когда представляют маркизов, виконтов
и баронов, как, вероятно, были бы смешны французы, вздумав подделаться под
русских мужиков; а сцены балов, вечеров и модных раутов, являющихся в
русских пьесах, - каковы они? А водевили?.. Давно уже пролезли водевили на
русскую сцену, тешат народ средней руки, благо смешлив. Кто бы мог думать,
что водевиль будет не только переводный на русской сцене, но даже и
оригинальный? Русский водевиль! право, немножко странно, - странно потому,
что эта легкая, бесцветная игрушка могла родиться только у французов -
нации, не имеющей в характере своем глубокой, неподвижной физиономии; но
когда русский, еще несколько суровый, тяжелый характер заставляют вертеться
петиметром... мне так и представляется, что наш тучный и сметливый купец с
широкою бородою, не знавши на ноге своей ничего другого, кроме тяжелого
сапога, надел вместо него узенький башмачок и чулки а jour*, а другую ногу
свою оставил просто в сапоге и стал таким образом в первую пару во
французском кадриле.
______________
* ажурные (франц.).

Уже лет пять, как мелодрамы и водевили завладели театрами всего света.
Какое обезьянство! Даже немцы - ну кто бы мог подумать, что немцы, этот
основательный, этот склонный к глубокому эстетическому наслаждению народ, -
немцы теперь играют и пишут водевили, переделывают и клеят надутые и
холодные мелодрамы! И пусть бы еще поветрие это занесено было могуществом
мановения гения! Когда весь мир ладил под лиру Байрона, это не было смешно;
в этом стремлении было даже что-то утешительное. Но Дюма, Дюканж и другие
стали всемирными законодателями!.. Клянусь, XIX век будет стыдиться за эти
пять лет. О Мольер, великий Мольер! ты, который так обширно и в такой
полноте развивал свои характеры, так глубоко следил все тени их; ты,
строгий, осмотрительный Лессинг, и ты благородный, пламенный Шиллер, в таком
поэтическом свете выказавший достоинство человека! взгляните, что делается
после вас на нашей сцене; посмотрите, какое странное чудовище, под видом
мелодрамы, забралось между нас! Где же жизнь наша? где мы со всеми
современными страстями и странностями? Хотя бы какое-нибудь отражение ее
видели мы в нашей мелодраме! Но лжет самым бессовестным образом наша
мелодрама...
Непостижимое явление: то, что вседневно окружает нас, что неразлучно с
нами, что обыкновенно, то может замечать один только глубокий, великий,
необыкновенный талант. Но то, что случается редко, что составляет
исключения, что останавливает нас своим безобразием, нестройностью среди
стройности, за то схватывается обеими руками посредственность. И вот жизнь
глубокого таланта течет во всем своем разливе, со всею стройностью, чистая,
как зеркало, отражая с одинаковою ясностью и темные и светлые облака: у
посредственности она влечется мутною и грязною волною, не отражая ни ясного,
ни темного.
Странное сделалось сюжетом нынешней драмы. Все дело в том, чтобы
рассказать какое-нибудь происшествие, непременно новое, непременно странное,
дотоле неслыханное и невиданное: убийство, пожары, самые дикие страсти,