"Николай Васильевич Гоголь. Статьи, напечатанные в "Современнике" (1836-1837)" - читать интересную книгу автора

картинок, выставляемых в окна, даже старухи с такими узенькими талиями, что
делается смешно; на гуляньях в Москве всегда попадется, в самой середине
модной толпы, какая-нибудь матушка с платком на голове и уже совершенно без
всякой талии. Сказал бы еще кое-что, но -

Дистанция огромного размера!.. [26]

II

Трудно схватить общее выражение Петербурга. Есть что-то похожее на
европейско-американскую колонию; так же мало коренной национальности и так
же много иностранного смешения, еще не слившегося в плотную массу. Сколько в
нем разных наций, столько и разных слоев обществ. Эти общества совершенно
отдельны: аристократы, служащие чиновники, ремесленники, англичане, немцы,
купцы - все составляют совершенно отдельные круги, редко сливающиеся между
собою, больше живущие, веселящиеся невидимо для других.
И каждый из этих классов, если присмотреться ближе, составлен из
множества других маленьких кружков, тоже не слитых между собой. Например,
возьмите чиновников. Молоденькие помощники столоначальников составляют свой
круг, в который ни за что не опустится начальник отделения. Столоначальник,
с своей стороны, подымает свою прическу несколько повыше в присутствии
канцелярского чиновника. Немцы-мастеровые и немцы-служащие тоже составляют
два отдельные круга. Учителя составляют свой круг, актеры свой круг; даже
литератор, являющийся до сих пор двусмысленным и сомнительным лицом, стоит
совершенно отдельно. Словом, как будто бы приехал в трактир огромный
дилижанс, в котором каждый пассажир сидел во всю дорогу закрывшись и вошел в
общую залу потому только, что не было другого места. Попытка на заведение
публичных обществ доселе не имеет успеха. В клуб петербургский житель идет
для того только, чтобы пообедать, а не провесть время. Что Петербург не
сделался до сих пор гостиницею, этому виною какая-то внутренняя стихия
русского человека, до сих пор глядящая оригинальностию даже в вечной
шлифовке с иностранцами. Чтобы говорить о каждом из этих кругов и заметить
жизнь, текущую между них с ее веселостями, наслаждениями, надеждами,
печалями, нужно быть одним из тех, которые вовсе ничего не пишут, потому что
у этих господ, в награду за их деятельность, решительно нет времени. Итак,
мимо балы и вечеринки! Обращусь к тем увеселениям, после которых долее
остается воспоминание и которые приемлются всеми классами. Театр, концерт -
вот те пункты, где сталкиваются классы петербургских обществ и имеют время
вдоволь насмотреться друг на друга. Балет и опера - царь и царица
петербургского театра. Они явились блестящее, шумнее, восторженнее прежних
годов, и упоенные зрители позабыли, что существует величавая трагедия,
вдыхающая невольно высокие ощущения в согласные сердца сей безмолвно
слушающей толпы; что есть комедия - верный список общества, движущегося пред
нами, комедия строго обдуманная, производящая глубокостью своей иронии
смех, - не тот смех, который порождается легкими впечатлениями, беглою
остротою, каламбуром, не тот также смех, который движет грубою толпою
общества, для которого нужны конвульсии и карикатурные гримасы природы, но
тот электрический, живительный смех, который исторгается невольно, свободно
и неожиданно прямо от души, пораженной ослепительным блеском ума, рождается
из спокойного наслаждения и производится только высоким умом. Зрители правы,