"Николай Васильевич Гоголь. Статьи, напечатанные в "Современнике" (1836-1837)" - читать интересную книгу автора

вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как и живые. Они
требовали возвращения того, что действительно им следует; они требовали
уничтожения неправого обвинения, неправого определения, бессмысленно
повторенного в продолжение нескольких лет и повторяемого доныне.
Но сказали ли журналы наши, руководимые строгим размышлением, что такое
был Вальтер Скотт, в чем состояло влияние его, что такое французская
современная литература, отчего, откуда она произошла, что было поводом
неправильного уклонения вкуса и в чем состоял ее характер? Отчего поэзия
заменилась прозаическими сочинениями? На какой степени образования стоит
русская публика и что такое русская публика? В чем состоит оригинальность и
свойство наших писателей?
Напрасно в этом отношении читатель станет искать в них новых мыслей или
каких-нибудь следов глубокого, добросовестного изучения. Вальтер Скотта у
нас только побранили. Французскую литературу одни приняли с детским
энтузиазмом, утверждали, что модные писатели проникнули тайны сердца
человеческого, дотоле сокровенные для Сервантеса, для Шекспира... другие
безотчетно поносили ее, а между тем сами писали во вкусе той же школы еще с
большими несообразностями. Вопросом, отчего у нас в большом ходу водяные
романы и повести, вовсе не занялись, а вместо того вдобавок напустили и
своих еще собственных. О нашей публике сказали только, что она почтенная
публика и что должна подписываться на все журналы и разные издания, ибо их
может читать и отец семейства, и купец, и воин, и литератор; о Державине,
Карамзине и Крылове ничего не сказали или сказали то, что говорит уездный
учитель своему ученику, и отделались пошлыми фразами.
О чем же говорили наши журналисты? Они говорили о ближайших и
любимейших предметах: они говорили о себе, они хвалили в своих журналах
собственные свои сочинения; они решительно были заняты только собою; на все
другое они обращали какое-то холодное, бесстрастное внимание. Великое и
замечательное было как будто невидимо. Их равнодушная критика обращена была
на те предметы, которые почти не заслуживали внимания.
В чем же состоял главный характер этой критики? В ней очень явственно
было заметно:
1) Пренебрежение к собственному мнению. Почти никогда не было заметно,
чтобы критик считал свое дело важным и принимался за него с благоговением и
предварительным размышлением, чтобы, водя пером своим, думал о небольшом
числе возвышенно образованных современников, перед которыми он должен дать
ответ в каждом своем слове. Журнальная критика по большей части была
каким-то гаерством. Как хвалили книгу покровительствуемого автора? Не
говорили просто, что такая-то книга хороша или достойна внимания в таком-то
и в таком-то отношении, совсем нет. "Это книга, - говорили рецензенты, -
удивительная, необыкновенная, неслыханная, гениальная, первая на Руси,
продается по пятнадцати рублей; автор выше Вальтер Скотта, Гумбольта, Гете,
Байрона. Возьмите, переплетите и поставьте в библиотеку вашу; также и второе
издание купите и поставьте в библиотеку: хорошего не мешает иметь и по два
экземпляра".
Большая часть книг была расхвалена без всякого разбора и совершенно
безотчетно. Если счесть все те, которые попали в первоклассные, то иной
подумает, что нет в мире богаче русской литературы, и только через несколько
времени противоположные толки тех же самых рецензентов о тех же самых книгах
заставят его задуматься и приведут в недоумение. Та же самая неумеренность