"Николай Васильевич Гоголь. Статьи, напечатанные в "Современнике" (1836-1837)" - читать интересную книгу автора

провинились. Но никогда еще автор не хвалил себя так свободно и
непринужденно, как барон Брамбеус. Эта оригинальная статья слишком была
ярка, чтобы не быть замеченною. Ею занялся и "Телескоп" [22] и потрунил над
нею довольно забавно, только вскользь; с обыкновенною сметливостью о ней
намекнул и г. Воейков; она возродила статью и в "Московском наблюдателе".
Цель этой статьи была доказать, откуда барон Брамбеус почерпнул талант свой
и знаменитость, какими творениями чужих хозяев пользовался, как своим;
другими словами из каких лоскутов барон Брамбеус сшил себе халат. Несколько
безгласных книжек, выходивших вслед за тем, совершенно погрузили
"Московского наблюдателя" в забвение. Даже самая "Библиотека для чтения"
перестала наконец упоминать о нем, как о бессильном противнике, продолжала
шутить над важным и неважным и говорить все то, что первое попадалось под
перо ее.
Вот каковы были действия наших журналов. Изложив их, рассмотрим теперь,
что сделали они в эти два года такого, которое должно вписаться в историю
нашей литературы, оставить в ней свою оригинальную черту, - какие мнения,
какие толки они утвердили, что определили и какой мысли дали право
гражданства.
Длинная программа, сулящая статистику, медицину, литературу, ничего не
значит. Извещение о том, что критика будет благонамеренная, чуждая личностей
и партий, тоже не показывает цели. Она должна быть необходимым условием
всякого журнала. Даже множество помещенных в журнале статей ничего не
значит, если журнал не имеет своего мнения и не оказывается в нем
направление, хотя даже одностороннее, к какой-нибудь цели. "Телеграф"
издавался, кажется, с тем, чтобы испровергнуть обветшалые, заматорелые,
почти машинальные мысли тогдашних наших старожилов, классиков; "Московский
вестник", один из лучших журналов, несмотря на то что в нем немного было
современного движения, издавался с тем, чтобы познакомить публику с
замечательнейшими созданиями Европы, раздвинуть круг нашей литературы,
доставить нам свежие идеи о писателях всех времен и народов. Здесь не место
говорить, в какой степени оба сии журнала выполнили цель свою; по крайней
мере, стремление к ней было чувствуемо в них читателями. Но рассмотрите
внимательно издававшиеся в последние два года журналы; уловите главную нить
каждого из них: сей-то нити и не сыщете. Развернувши их, будете поражены
мелкостью предметов, вызвавших толки их. Подумаете, что решительно ни одного
важного события не произошло в литературном мире. А между тем:
1) Умер знаменитый шотландец [23], великий дееписатель сердца, природы
и жизни, полнейший, обширнейший гений XIX века.
2) В литературе всей Европы распространился беспокойный, волнующийся
вкус. Являлись опрометчивые, бессвязные, младенческие творения, но часто
восторженные, пламенные - следствие политических волнений той страны, где
рождались. Странная, мятежная, как комета, неорганизованная, как она, эта
литература волновала Европу, быстро облетела все углы читающего мира. Пусть
эти явления будут всемирно-европейские, хотя они отражались и в России;
рассмотрим литературные события чисто русские.
3) Распространилось в большой степени чтение романов, холодных, скучных
повестей, и оказалось очень явно всеобщее равнодушие к поэзии.
4) Вышли новыми изданиями Державин, Карамзин [24], гласно требовавшие
своего определения и настоящей, верной оценки, так как и все прочие старые
писатели наши, ибо в литературном мире нет смерти и мертвецы так же