"Николай Васильевич Гоголь. Гетьман" - читать интересную книгу автора

обыкновенная брань, особенно когда неровный земляной пол, час от часу
уходивший глубже вниз, заставлял его оступаться. Тщательно осматривал он
находившиеся в земляных стенах норы, совершенно обсыпавшиеся, служившие
когда-то кельями и единственными убежищами в той земле, где в редкий год не
проходило по степям и полям разрушение, где никто не строил крепких строений
и замков, зная, как непрочно их существование. Наконец показалась
деревянная, заросшая мхом, зацветшая гнилью дверь, закиданная тяжелыми
бревнами и каменьями. Пред ней остановился он и оглядел ее значительно снизу
доверху. "А ну!" - сказал он, мигнувши бровью на дверь, и от брови,
казалось, пахнул ветер. Несколько человек принялись и не без труда отвалили
бревна. Дверь отворилась. Боже! какое обиталище открылось глазам!
Присутствовавшие взглянули безмолвно друг на друга, прежде нежели осмелились
войти туда. Есть что-то могильно-страшное во внутренности земли. Там
царствует в оцепенелом величии смерть, распустившая свои костистые члены под
всеми цветущими городами, под всем веселящимся, живущим миром. Но если эта
дышащая смертью внутренность земли населена еще живущими, теми адскими
гномами, которых один вид уже наводит содрогание, тогда она еще ужаснее.
Запах гнили пахнул так сильно, что сначала заняло у всех дух. Почти
исполинского роста жаба остановилась неподвижно, выпучив свои страшные глаза
на нарушителей ее уединения. Это была четырехугольная, без всякого другого
выхода, пещера. Целые лоскутья паутины висели толстыми клоками с земляного
свода, служившего потолком. Обсыпавшаяся со сводов земля лежала кучами на
полу. На одной из них торчали человеческие кости; летавшие молниями ящерицы
быстро мелькали по ним. Сова или летучая мышь была бы здесь красавицею.
- А чем не светлица? Светлица хорошая! - проревел предводитель. -
Терем-те-те! Лысый бес начхай тебе в кашу! Але тебе, псяюхе, тут добре будет
спать. Сам ложись на ковалки, а под голову подмости ту жабу али возьми ее за
женку на ночь!
Один из коронных вздумал было засмеяться на это, но смех его так
страшно, беззвучно отдался под сырыми сводами, что сам засмеявшийся
испугался. Пленник, который стоял до того неподвижно, был втолкнут на
средину и слышал только, как заскрыпела за ним дверь и глухо застучали
заваливаемые бревна, свет пропал, и мрак поглотил пещеру.
Несчастный вздрогнул. Ему казалось, что крышка гроба захлопнулась над
ним, а стук бревен, заваливших вход его, казался стуком заступа, когда
страшная земля валится на последний признак существования человека и
могильно-равнодушная толпа говорит, как сквозь сон: "Его нет уже, но он
был".
После первого ужаса он предался какому-то бессмысленному вниманию,
бездушному существованию, которому предается человек, когда удар бывает так
ужасен, что он даже не собирается с духом подумать о нем и вместо того
устремляет глаза на какую-нибудь безделицу и рассматривает ее. Тогда он
принадлежит к другому миру и ничего не разделяет человеческого. Видит без
мыслей; чувствует не чувствуя; странно живет. Прежде всего внимание его
впилось в темноту. Все было на время забыто - и ужас ее, и мысль о
погребении живого. Он всеми чувствами вселился в темноту. И тогда пред ним
развернулся совершенно новый, странный мир. Ему начали показываться во мраке
светлые струи - последнее воспоминание света! Эти струи принимали множество
разных узоров и цветов. Совершенного мрака нет для глаза. Он всегда, как ни
зажмурь его, рисует и представляет цвета, которые видел. Эти разноцветные