"Николай Васильевич Гоголь. Гетьман" - читать интересную книгу автора

узоры принимали или вид пестрой шали, или волнистого мрамора, или, наконец,
тот вид, который поражает нас своею чудною необыкновенностью, когда
рассматриваем в микроскоп часть крылышка или ножки насекомого. Иногда
стройный переплет окна, - которого, увы! не было в его темнице, - проносился
перед ним. Лазурь фантастически мелькала в черной его раме, потом изменилась
в кофейную, потом исчезала совсем и обращалась в черную, усеянную или
желтыми, или голубыми, или неопределенного цвета крапинами. Скоро весь этот
мир начал исчезать: пленник чувствовал что-то другое. Сначала чувствование
это было безотчетное; потом начало приобретать определительность. Он слышал
на руке своей что-то холодное; пальцы его невольно дотронулись к чему-то
склизкому. Мысль о жабе вдруг осенила его!.. он вскрикнул... и разом
переселился в мир действительный. Мысли его окунулись вдруг в весь ужас
существенности. К тому еще присоединилось изнурение сил, ужасный спертый
воздух: все это повергло его в продолжительный обморок.
Между тем отряд коронных войск разместился в монастырских кельях как
дома, высылал монахов подчищать конюшни и пировал от радости, что наконец
схватил того, кто им был нужен!
- Попался, псяюха! - говорил усатый предводитель. - Хотел бы я знать,
чего они так быстры на ноги, собачьи дети? Пойдем, хлопцы, доведаемся, кто с
ним был, лысый бес начхай ему в кашу!
Жолнеры [2] опустились вниз и нашли пленника лежащего без чувств.
- Дай ему понюхать чего-нибудь!
Один из них немедленно насыпал ему на руку пороху, к которой
прислонилась его голова, и зажег его. Пленник чихнул и поднял голову, будто
после беспокойного сна.
- Толкните его дубиной! рассказывай, терем-те-те, бабий сын! Але кто с
тобою разбойничал? Двенадцать дьяблов твоей матке! Где твои ребята?
Пленник молчал.
- А то я тебя спрашиваю, псяюха! Скиньте с него наличник! Сорвите с
него епанчу! А то лайдак! Але то я знаю добре твою морду: зачем ее прячешь?
Жолнеры принялись - разорвали верхнюю епанчу тонкого черного сукна,
которою закрывался пленник, сорвали наличник... и глазам их мелькнули две
черные косы, упавшие с головы на грудь, очаровательная белизна лица,
бледного, как мрамор, бархат бровей, обмершие губы и девственные обнаженные
груди, стыдливо задрожавшие, лишенные покрова.
Начальник отряда коронных войск окаменел от изумления; команда тоже.
- Але то баба? - наконец обратился он к ним с таким вопросом.
- Баба! - отвечали некоторые.
- А то как могла быть баба? Мы козака ловили.
Предстоящие пожали плечами.
- На цугундру бабу! Как ты, глупая баба, дьявол бы тебя!.. Але как ты
смела?.. рассказывай, где тог псяюха, где Остржаница?
Полуживая не отвечала ни слова.
- То тебя заставят говорить, лысый бес начхай тебе в кашу! - кричал в
ярости воевода. - Ломайте ей руки!
И два жолнера схватили ее за обнаженные руки, белизною равнявшиеся пыли
волн. Раздирающий душу крик раздался из уст ее, когда они стиснули их
жилистыми руками своими.
- Что? скажешь теперь, бесова баба?
- Скажу! - простонала жертва.