"Николай Васильевич Гоголь. Гетьман" - читать интересную книгу автора

сильнее, когда бы ударил из засады я. Бежат все запорожцы, увидав, что и
Галькин отец держит вражью сторону. А всё вы, черные брови, вы всему виной!
И вот я снова приехал сюда с ватагою товарищей; но не правда, и месть, и
жажда искупить себе славу силой и кровью завели меня, - всё вы, всё вы,
черные брови! Дивно диво - любовь! Ни об чем не думаешь, ничего на свете не
хочешь, только сидеть бы возле ней, уставивши на нее очи, прижавши ближе к
себе, так чтобы пылающие щеки коснулись щеки, и все бы глядеть. Боже, как
хороша она была, смеясь! Вот она глядит на меня. Серденько мое, Галя,
Галюночка, Галочка, Галюня, душка моя, крошка моя! Что-то теперь делаешь ты?
Верно, лежишь и думаешь обо мне! Нет, не могу, не в силах оставить тебя, не
оставлю ни за что... Как же придумать?.. Голова моя горит, а не знаю, что
делать! Поеду к королю, упрошу Ивана Остраницу: он добудет мне грамоту и
королевское прощение, и тогда, тогда... бог знает, что тогда будет! Только
все лучше, я буду близ нее жить..." Так раздумывал и почти разговаривал сам
с собою Остраница; уже он обнимал в мыслях и свою Галю, вместе уже воображал
себя с нею в одной светлице; они хозяйничают в этом земном рае... Но
настоящее опять вторгалось в это обворожительное будущее, и герой наш в
досаде снова разбрасывал руками; кобеняк слетел с плеч его. Его терзала
мысль, каким образом объявить запорожскому атаману, что теперь уже он
оставляет свое предприятие и, стало быть, помощь его больше не нужна.

<ГЛАВА 5>

Как только проснулся Остраница, то увидел весь двор, наполненный
народом: усы, байбараки, женские парчовые кораблики, белые намитки, синие
кунтуши - одним словом, двор представлял игрушечную лавку, или блюдо
винегрета, или, еще лучше, пестрый турецкий платок. Со всею этою кучею
народа <он> должен был перецеловаться и принять неимоверное множество яиц,
подносимых в шапках, в платках, уток, гусей и прочего - обыкновенную дань,
которую подносили поселяне своему господину, который, с своей стороны,
должен был отблагодарить угощением. Подносимое принято; и так как яйца,
будучи сложены в кучу, казались пирамидою ядер, выставленных на крепости,
<то> против этого хозяин выкатил две страшные бочки горелки для всех гостей,
и хуторянцы сделали самое страшное вторжение. Поглаживая усы, толпа
нетерпеливо ждала вступить в бой с этим драгоценным неприятелем. И между тем
как одна толпа бросилась на столы, трещавшие под баранами, жареными
поросятами с хреном, а другая к пустившему хмельный водопад, боясь
ослушаться власти атамана, который, наконец, гостей принимал, держа в руках
плеть. Он хлестал ею одного из подчиненных своих, который стоял неподвижно,
но только почесываясь и стараясь удерживать свои стенания при каждом ударе.
Атаман приговаривал таким дружеским образом, что если бы не было в руках
плети, то можно подумать, что он ласкает родного сына.
- Вот это тебе, голубчик, за то, чтоб ты знал, как почитать старших!
Вот тебе, любезный, еще на придачу! А вот еще один раз! Вот тебе еще другой!
Да, голубчик, не делай так! А вот это как тебе кажется? А этот вкусен?
Признайся, вкусен? Когда по вкусу, так вот еще! Что за славная плеть! Чудная
плеть! Что, как вот это? Нашлись же такие искусники, что так хитро сплели!
Что, танцуешь? Тебе, видно, весело? То-то, я знал, что будет весело. Я затем
тебя и благословляю так... - Тут атаман, наконец увидев, что молодой
преступник, несмотря на все старание устоять на месте, готов был закричать,