"Отто Гофман. Лазутчик " - читать интересную книгу автора

тебе раз навсегда хорошее внушение.
"О Боже мой, Боже мой!" - прошептал Пелег, падая в смертельном страхе
на колени. Он знал, что дядя беспощаден, когда рассердится.
- О! Только на этот раз не бейте меня, милый дядя, и я никогда не буду
делать этого, никогда, во всю мою жизнь!
- Брат Амос, прости ради меня бедного мальчика, - просил больной Давид
Штанфорт рассерженного брата.
- Давид, - твердо сказал Амос, - не вмешивайся и предоставь мне сделать
свое дело. Он должен наконец понять, что по его вине наша жизнь может
подвергнуться опасности.
- Но не наказывай его на этот раз, Амос! Может быть, это последняя
милость, которую я прошу у тебя, потому что, не знаю почему, но чувствую,
что вскоре с одним из нас случится несчастье. Подумай только, - прибавил
больной с ласковым упреком, - что он еще молод, робок и не привык к борьбе с
индейцами. Он впервые стрелял в человека, немудрено, если в минуту сердечной
тревоги он сделал ошибку, зарядив ружье не так, как следовало.
- Ну, хорошо, - отвечал ему мягко брат, - из любви к тебе я прощу его,
но он должен помнить, что в день расчета я не забуду этого.
- Ах, брат! День расчета предстоит и всем нам, - торжественно произнес
больной, - и при нашем положении он может наступить очень скоро. Мы должны
быть сострадательны и милостивы, чтобы иметь надежду на то же у Великого
Судьи.
Его слова были слишком справедливы.
Все мужчины находились на западной стороне маленького форта и, таким
образом, были защищены от тех индейцев, которые сделали первый залп с
восточного берега, и в то же время совершенно открыты для выстрелов тех
дикарей, которые могли засесть на западном берегу. Но до этого берега было
довольно далеко, и, кроме того, им нечего было особенно опасаться, так как
индейцы вообще не пользуются славой хороших стрелков. Замечательно, что это
племя за немногими исключениями не может освоиться с употреблением винтовок,
тогда как белые в самое непродолжительное время выучиваются стрелять из них
и часто с замечательным искусством. Амос Штанфорт бросил тотчас же канат,
предназначенный для наказания Пелега, и был уже около Эдуарда, чтобы помочь
ему поднять якорь, как вдруг он услышал выстрел и увидел на западном берегу
белое облако дыма. В то же мгновение брат его упал на руки Пелега, который
испустил громкий крик ужаса.
- О мой отец! Мой бедный отец убит! - вскричал Эдуард, подбежав к
Пелегу и взяв отца себе на руки. - Дядя Амос! Посмотрите сюда. Боже мой!
Дорогой, милый отец! - И, заливаясь горькими слезами, он указал на маленькую
круглую рану на лбу отца.
Невозможно описать сцену глубокого отчаяния, которая затем последовала.
Женщины, забыв об опасности, выбежали из каюты и столпились в смертельном
страхе вокруг умирающего, который хотя еще и дышал, но уже совсем потерял
сознание.
Бедная вдова в немой скорби ломала руки, дочь в изнеможении опустилась
на колени, а тетка Эсфирь жалобно молила о помощи. Мабель, бледная как
мрамор, была живым изображением горя и сожаления, а Пелег бегал по лодке и
как безумный кричал: "Убийцы, убийцы!" Брат, скрестив руки и поникнув
головой, стоял, опершись на ружье, и тихие слезы текли по его щекам.
Лазутчик стоял возле с серьезным лицом, бросая беспокойные взоры то на один,