"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Стихийный дух" - читать интересную книгу автора

в "Разговорах" графа Габалиса. О'Маллей кончил тем, что предписал мне особый
строй жизни и выразил мнение, что в течение годичного срока мне удастся
овладеть моею Биондеттой, которая уже, конечно, не доставит мне позора,
обратившись в моих объятиях в отвратительного сатану.
С таким же жаром, как и Альварес, принялся я уверять, что в столь
долгий срок я умру от тоски и нетерпения и готов на все, лишь бы достигнуть
своей цели раньше. Майор помолчал несколько минут, устремив пристальный
взгляд перед собой, и затем ответил:
- Несомненно, стихийный дух жаждет вашей любви. Это обстоятельство
может сделать вас способным достигнуть в короткое время того, к чему другие
стремятся целые годы. Я составлю ваш гороскоп; быть может, с его помощью я
узнаю вашу возлюбленную. Через девять дней я скажу вам больше.
Я считал часы. То чувствовал я себя охваченным таинственными, сладкими
надеждами, то мне казалось, что я пускаюсь в опасное предприятие. Наконец на
девятый день, поздно вечером, майор вошел в мою комнату и приказал следовать
за ним.
- Мы опять пойдем к развалинам? - спросил я.
- О нет, - отвечал О'Маллей, улыбаясь. - Для дела, которое мы
предпринимаем, не надо ни уединенного страшного места, ни ужасных заклинаний
из грамматики Пеплира. Притом же мой Инкубус не принимает никакого участия в
сегодняшнем опыте, который делаете, собственно, вы, а не я.
Майор привел меня на свою квартиру и объявил, что начнет с того, что
изготовит нечто, с помощью чего я раскрою мое внутреннее "я" стихийному духу
и дам ему возможность проявиться мне в чувственном образе и войти со мной в
общение. Это нечто - предмет, называемый еврейскими кабалистами "терафим". С
этими словами О'Маллей отодвинул в сторону книжный шкаф, открыл заставленную
им дверь, и мы вошли в маленький сводчатый кабинет, в котором я увидел
множество весьма странных незнакомых мне приборов и между ними полный
аппарат для химических или, к чему я больше склоняюсь, алхимических опытов.
На небольшом очаге раскаленные угли испускали голубоватые языки пламени.
Майор усадил меня у этого очага и приказал обнажить грудь, а сам сел
напротив. Как только я раскрыл грудь, майор быстро, раньше чем я мог
опомниться, вонзил мне ланцет под левую грудь и собрал в маленькую колбу
несколько капель крови, показавшихся из легкой, едва ощутимой ранки. Затем
он взял светлую, отполированную, как зеркало, металлическую пластинку, налил
из другой колбы, содержавшей в себе красную, похожую на кровь, жидкость,
смешал с нею капли моей крови и, захватив пластинку щипчиками, положил ее на
горящие уголья. Меня охватил глубокий ужас, когда я увидел, что с угольев
поднялся длинный острый огненный язык, который жадно поглотил кровь с
металлического зеркала. Майор приказал мне тогда самым сосредоточенным
образом смотреть на огонь. Я исполнил это приказание, а вскоре мне
показалось, что я различаю на металлической пластинке, которую майор
продолжал держать на огне, точно во сне возникающие, сменяющие друг друга
образы. Вдруг я ощутил в груди, в том месте, где майор проколол кожу, такую
неожиданную острую боль, что невольно громко вскрикнул.
- Готово, готово! - вскричал в то же мгновение О'Маллей, встал с места
и поставил предо мной на очаге маленькую, всего в два дюйма ростом, куколку,
в которую превратилось металлическое зеркало.
- Это, - сказал майор, - ваш терафим. Благосклонность стихийного духа
по отношению к вам положительно необычайна. Теперь вы можете дерзнуть на