"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Известие о дальнейших судьбах собаки Берганца (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

обладаешь искусством поэтической выразительности, так что я, поскольку ты
навряд ли когда-нибудь сможешь воспользоваться для письма своей лапой, хотел
бы всегда быть твоим писцом и записывать за тобой каждое слово, сколь часто
бы небо ни даровало тебе способность говорить, - скажи мне, разве не заметно
намерение наших новых писателей снова вытащить театр из тины, в которую он
доныне был погружен? Сколько прекрасных театральных пьес возникло за
последнее время, и...
Берганца. Стой, дорогой друг! Это стремление наконец-то поднять сцену
на подобающую ей высокую поэтическую ступень и вызволить ее из тины пошлости
заслуживает деятельного участия и поощрительной хвалы всех истинно
поэтически настроенных умов. Однако, помимо того, что этому стремлению
противостоит целая масса людей, на чьей стороне чернь, или, вернее, сама она
и есть чернь, независимо от того, откуда она смотрит на сцену - из ложи или
с галереи, - кажется также, что порочность и глупость наших актеров и актрис
все усиливаются, так что скоро будет просто невозможно вручить им какой-либо
шедевр без того, чтобы они не порвали его и не разодрали в клочья своими
грубыми руками.
Я. Твое суждение о наших театральных героях я нахожу слишком суровым.
Берганца. Но оно верно! Чтобы хорошенько узнать этот народ изнутри,
надо какое-то время пожить среди них, как я, и нередко оказываться
молчаливым наблюдателем у них в уборной. Поистине замечательно, когда
видишь, как некий великий характер древнего или нового времени, правдиво и
сильно изображенный поэтом, который вложил ему в уста слова, подобающие
возвышенному уму, так воскрешается актером на сцене, что зрителю словно
дается возможность увидеть воочию деяния героя в его лучшие дни, подивиться
наивысшей славе, какой он достиг, или оплакать его гибель. Можно подумать,
будто фантазия актера должна быть всецело занята представляемым характером,
да, актер должен сам стать этим героем, который может говорить и действовать
только так, a не иначе, и который бессознательно возбуждает удивление,
восхищение, восторг, страх и ужас. А послушали бы вы этого героя за
кулисами, как он поносит свою роль, если не раздалось рукоплесканий, как
сыплет в уборной пошлыми шутками, когда наконец-то "сбросит с себя
принуждение возвышенного"{140}, и как вменяет себе в заслугу, что тем
низменней и презрительней трактовал свою роль, чем она поэтичнее, а стало
быть, чем меньше им понята, да столь высоко возносит себя в воображении, что
насмехается над так называемыми знатоками, коим такая непонятная чепуха
способна доставить детскую радость. С дамами дело обстоит точно так же,
только их еще труднее заставить играть какую-нибудь экзотическую роль, ибо
они ставят непременным условием, чтобы у них был выигрышный костюм на
собственный вкус и, по крайней мере, один, как они выражаются, блистательный
уход.
Я. Берганца, Берганца, и опять выпад против женщин!
Берганца. Выпад слишком даже справедливый. Один из ваших новейших
драматургов{140}, создавший поистине поэтические произведения, которым,
возможно, лишь потому не выпало большой удачи на сцене, что жалкие подмостки
оказались слишком шаткими, дабы их попирал великан, - ведь огромный,
закованный в латы герой древности ступает совсем по-другому, нежели
надворный советник в расшитом парадном платье, - этот поэт, когда ставилась
одна из его пьес, был, видимо, слишком педантично озабочен тем, чтобы с
внешней стороны, касательно декораций и костюмов, все было выполнено в