"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Известие о дальнейших судьбах собаки Берганца (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

хотела убедиться, действительно ли это я или перед нею только призрак.
Вероятно, ее охватили странные предчувствия, ибо слезы брызнули у нее из
глаз, и она сказала: "Уйди, уйди, верная собака, я должна теперь оставить
все, что до сих пор было мне любо, потому что теперь у меня есть он, ах, они
говорят, что он заменит мне все, он и правда очень добрый человек, намерения
у него добрые, хотя иногда... Но ты не пойми так, будто... - а теперь уйди,
уйди!" Лизетта открыла дверь, но я забрался под кровать, - Лизетта ничего не
сказала, а Цецилия этого не заметила. Она была одна и принуждена вскоре
открыть дверь нетерпеливому жениху, он, по-видимому, был пьян, так как сыпал
вульгарнейшими непристойностями и мучал нежную невесту своими грубыми
ласками. Как бесстыдно он потом, с неутолимым вожделением истощенного
сластолюбца, обнажал сокровеннейшие прелести непорочной девушки, как она,
подобная жертвенному агнцу, тихо плача, страдала в его жестоких ручищах, -
уже это привело меня в бешенство, я невольно заворчал, но никто этого не
услышал. Но вот он взял Цецилию на руки и хотел отнести на кровать, однако
вино все сильнее действовало на него, он зашатался и ушиб ее головой о
столбик кровати, так, что она закричала. Она вырвалась из его объятий и
бросилась в постель. "Любимая, разве я пьян? Не сердись, любимая", -
бормотал он заплетающимся языком, срывая с себя шлафрок, чтобы последовать
за ней. Но в приступе страха перед ужасными истязаниями этого жалкого,
хилого человека, видевшего в девственной, ангельски чистой невесте всего
только продажную публичную девку, она вскричала с душераздирающей скорбью:
"Я, несчастная, кто защитит меня от этого человека!" Тут я в ярости вскочил
на кровать, крепко схватил зубами это ничтожество за тощее бедро и, протащив
по полу к двери, которую распахнул, нажав на нее со всей силой, выволок в
коридор. Пока я терзал его так, что он обливался кровью, он сходил с ума от
боли, и жуткие глухие звуки, которые он издавал, разбудили весь дом. Вскоре
все пришло в движение: слуги, служанки бежали вниз по лестнице с ухватами,
лопатами, палками, но застыли в безмолвном ужасе перед открывшейся им
сценой, никто не решался приблизиться ко мне - они думали, что я бешеный, и
боялись моего смертельного укуса. Между тем Георг, уже почти в беспамятстве,
стонал и охал от моих укусов и пинков, а я все не мог от него отстать. Тут в
меня полетели палки, посуда, со звоном разлетались оконные стекла, рюмки,
тарелки, еще стоявшие после вчерашнего пиршества, падали разбитые со столов,
но ни один метивший в меня бросок не попал в цель. Долго сдерживаемый гнев
сделал меня кровожадным, я намеревался схватить моего врага за горло и с ним
покончить. Тут из комнаты выскочил кто-то с ружьем и тотчас же разрядил его
в меня, - пуля просвистела возле самого моего уха. Я оставил своего врага,
лежавшего без чувств, и помчался вниз по Лестнице. Вся многоголовая толпа,
как взбесившаяся свора, пустилась теперь мне вслед. Мое бегство придало им
храбрости. Снова полетели в меня веники, палки, кирпичи, некоторые попали и
довольно сильно меня зашибли. Пора было исчезнуть, я бросился к задней
двери, - к счастью, она была не заперта, - и вмиг очутился в большом саду.
Разъяренная толпа уже бежала за мной - выстрел разбудил соседей, - повсюду
раздавались крики: "Бешеная собака, бешеная собака!", в воздухе свистели
камни, которыми швыряли в меня, тут мне наконец удалось, после трех тщетных
попыток, перескочить через ограду, и тогда я без помех помчался через поле,
не давая себе ни секунды передышки, покамест благополучно не прибыл сюда,
где удивительным образом нашел себе приют в театре.
Я. Как, Берганца? Ты - в театре?