"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Известие о дальнейших судьбах собаки Берганца (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

Ничтожное в ничто он превратит.

Они встают! То были пес и дама,
Что разыграли пантомиму эту.
Поэзия их вознесла из хлама.

Ужель могла б фантазия поэта
Связать в искусстве крепче пса и даму?
Тот пес - Паяц. Она - Арлекинетта.

Я. Браво, Берганца! Этот сонет, как насмешливое стихотворение на
случай, не так уж плох, и ты прочитал его с достоинством и надлежащим тоном.
Вообще в самой форме сонета для меня кроется совершенно особая, я бы сказал,
музыкальная привлекательность.
Берганца. Какою сонет несомненно обладает для всякого не совсем тугого
уха и будет обладать вечно.
Я. И все-таки форма, размер стихотворения всегда кажется мне чем-то
второстепенным, чему в последнее время стали придавать уж слишком большое
значение.
Берганца. Благодарение усилиям ваших новейших, порой весьма
замечательных поэтов, что возвратили вполне заслуженные права метрическому
искусству, коим с любовью и тщанием занимались великие старые мастера Юга.
Форма, размер стихотворения - это подобающая краска, какой художник
покрывает одежды своих фигур, это тональность, в какой композитор пишет свою
пьесу. Разве оба они не выбирают краску и тональность по здравом
размышлении, со всей мыслимой тщательностью, как того требуют серьезность,
достоинство, привлекательность, нежность, легкость, внутренняя соразмерность
представляемых лиц или пьесы? И разве не будет значительная часть
предполагаемого воздействия зависеть от их верного выбора? Вызывающе
окрашенная одежда часто выделяет посредственное лицо, так же как необычная
тональность - обычную мысль, и потому часто получается, что даже стихи,
которым недостает глубоко проникающей мысли и которые плавают на
поверхности, благодаря прелести формы, благодаря изящному плетению рифм
словно в приятной истоме пленяют дух сладостной игрой, - и так, совершенно
отвлекаясь от того, что ум напрасно пытался бы там искать, излучают
таинственное очарование, коему не в силах противиться ни одна чуткая душа.
Я. Однако злоупотребления, которые ныне творят педанты формы...
Берганца. Эти так называемые злоупотребления скоро утратят какое бы то
ни было значение, и я полагаю, что при берущем теперь верх строгом
соблюдении метрики проявит себя и более глубокая серьезность, которая с
наступлением рокового времени распространилась на все ветви искусства и
литературы. Тогда, когда каждый так называемый поэт для каждой своей песенки
сам создавал себе какой-нибудь неровный, хромающий размер, когда
единственную южную форму, какую якобы еще знали, ottave rime*, глупейшим
образом искажали и портили, - тогда художники не желали больше учиться
рисовать, а композиторы - изучать контрапункт. Короче, возникло презрение к
какой бы то ни было школе, которое неизбежно привело бы во всех искусствах к
созданию плачевнейших уродств. Даже у средних поэтов опыты во всевозможных
формах приводят к известной упорядоченности, а она всегда более полезна,
нежели прозаическая распущенность какого-нибудь пустомели. Так что я стою на