"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Известие о дальнейших судьбах собаки Берганца (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

пустыми фразами живет низменной жизнью! Она прозаична, прозаична, пошло
прозаична!
Последние слова философ, с силой рубивший воздух руками, выкрикнул так
громко, что в большом зале почти все пришло в движение, дабы объединенными
силами побороть прозаизм, который, видимо, тихо и коварно подкрался, как
вероломный враг, и которого теперь выдал боевой клич профессора. Музыкант
стоял, совершенно ошеломленный, а Нерешительный характер отвел его в
сторонку и, дружески ухмыляясь, шепнул ему на ухо:
- Дружок, что думаете вы о словах Профессора? Знаете ли вы, отчего он
так ужасно горячится, почему бросается такими словами: "ледяная душа",
"прозаизм"? Согласитесь, для своих лет мадам еще довольно свежа и моложава.
Ну и вот - смейтесь же, смейтесь! - Профессор и вздумал растолковать ей
наедине весьма известные философские положения, которые были для нее слишком
трудны. Она вообще совершенно отвергла тот особый философский курс, который
хотел пройти с ней Профессор, а он ужасно за это обиделся и теперь ругает ее
и поносит!
- Вы только поглядите на его похотливую рожу! Ну, теперь я от своего
мнения не откажусь, - сказал Музыкант, и оба присоединились к обществу.

Но, повторяю еще раз, черт побрал бы этого сфинкса и этого профессора
философии!
Я. Почему это?
Берганца. Оба виновны в том, что мне запретили присутствовать на
мимических представлениях моей дамы и едва не выгнали из дома со стыдом и
позором.
Я. Слово "сфинкс" ты, должно быть, употребляешь аллегорически, чтобы
представить мне какой-то новый характер из твоего кружка?
Берганца. Ничего подобного! Я имею в виду настоящего сфинкса в
египетском головном уборе, с круглыми глазами навыкате.
Я. Тогда рассказывай.
Берганца. То ли из мести за неудавшийся философский курс, как уверял
Нерешительный характер, то ли просто из отвращения и омерзения к никчемным,
подражательным покушениям моей дамы на искусство, короче, Профессор был ее
ихневмоном{123}, который постоянно ее преследовал и, не давая ей опомниться,
копался у нее в душе. Совершенно особым ловким способом умел он так запутать
и закружить мою даму в ее собственных пустых фразах, в ее
философски-эстетических суждениях об искусстве, что она забиралась в глубь
поросшего бурьяном лабиринта прозаической чепухи и тщетно искала оттуда
выход. В своей злобности он доходил до того, что под видом глубокомысленных
философских положений сообщал ей малозначительные или сводящиеся к какой-то
пошлой глупости сентенции, каковые она, с ее прекрасной памятью на слова,
запоминала и всюду и везде с большой напыщенностью произносила; чем глупее и
непонятней были эти сентенции, тем больше они ей нравились, ибо тем сильнее
становились среди слабоумных восторг и прямо-таки обожествление этой
замечательной, умнейшей женщины. Но - к делу! Профессор необычайно полюбил
меня; гладил, когда только мог, и совал мне хорошие куски. Я платил ему за
это расположение самой сердечной дружбой и поэтому тем охотнее последовал за
ним, когда однажды вечером он поманил меня в соседнюю комнату; гости как раз
собирались перейти в обшитый черным зал, поскольку мадам намеревалась
показать там свои мимические представления. Как обычно, у него опять был для