"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Крейслериана (II) (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

композитора - этого довольно. Если, например, в каком-нибудь обществе я с
большим успехом исполняю арию композитора, в этот момент здесь
присутствующего, и если публика готова приписать ему часть моего успеха, то,
глядя мрачным проникновенным взглядом - при моем своеобразном облике такие
взгляды мне чрезвычайно хорошо удаются, - я небрежно бросаю фразу: "В самом
деле, пора и мне заканчивать мою новую оперу". Это замечание снова
возбуждает общий восторг, и композитор, создатель действительно законченного
произведения, забыт. Вообще гению следует как можно больше выставлять себя
напоказ, заявлять, что все в искусстве кажется ему незначительным и жалким в
сравнении с тем, что он лично мог бы создать во всех его видах, а также в
науке, если бы только захотел и если бы люди были достойны его усилий.
Полное презрение к стремлениям других, убежденность, что далеко-далеко
оставляешь позади тех, кто творит в тишине, не возвещая об этом громогласно,
величайшее самодовольство, вызываемое тем, что все дается без малейшего
напряжения! Все это - неоспоримые признаки высокой гениальности, и я
счастлив, что ежедневно, ежечасно их в себе наблюдаю.
Теперь, нежная подруга, ты можешь ясно себе представить мое счастливое
состояние, вызванное высокой моей образованностью. Но могу ли я скрыть от
тебя хоть малейшую сердечную заботу? Могу ли я умолчать о том, что
совершенно неожиданно со мною случаются известного рода припадки и выводят
меня из блаженного покоя, услаждающего мои дни? Праведное небо, какое
огромное влияние оказывает на всю нашу жизнь воспитание в ранние годы жизни!
Справедливо утверждают: трудно искоренить то, что ты всосал с молоком
матери. Какой вред нанесло мне дикое скаканье по горам и лесам! Недавно,
изысканно одетый, я гулял по парку с друзьями. Останавливаемся перед
великолепным, высоким, стройным ореховым деревом. Непреодолимое желание
затуманивает мой рассудок... Несколько ловких прыжков - и я на самой
верхушке, качаюсь на ветках и рву орехи. Мой отчаянный поступок встречен
возгласами удивления присутствующих. Когда я, вспомнив о приобретенной
культуре, которая не дозволяет подобной несдержанности, спустился вниз, один
молодой человек, очень меня уважающий, сказал: "Э, милейший господин Мило,
какие у вас проворные ноги!" Мне было очень стыдно. Иногда я с трудом
превозмогаю желание показать свою ловкость и поупражняться в метании.
Представь себе, милая малютка, что недавно за одним званым ужином это
желание столь властно овладело мною, что я вдруг швырнул яблоко на другой
конец стола и попал в парик сидевшего там коммерции советника, старого моего
покровителя, что навлекло на меня тысячу неприятностей. Все-таки я надеюсь
понемногу освободиться от этих пережитков прежнего дикого состояния.
Если ты еще не настолько овладела культурой, нежная моя подруга, чтобы
прочесть это письмо, то пусть благородный, уверенный почерк твоего
возлюбленного побудит тебя научиться читать. Тогда содержание этих строк
послужит тебе мудрым наставлением, как за это дело приняться и как достичь
душевного покоя и удовлетворения, кои способна породить только высокая
культура, а она, в свою очередь, приобретается благодаря врожденному уму и
общению с образованными и мудрыми людьми. Тысячу раз шлю тебе привет,
дорогая подруга.

Не верь, что солнце ясно,
Что звезды - рой огней,
Что правда лгать не властна,